Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Или больше.
Почти стемнело. Я приоткрыла глаза и увидела, как тени стояли надо мной бдительным кольцом. Одна из них зарычала, увидев мои глаза. Он плюнул мне на грудь, прежде чем убежать с криком.
И был не техасский язык.
Кролик, вырезанный линиями сморщенной кожи, был всем, что я видела, когда кто-то потащил меня за ногу. Воздух был холодным, и ветер резал мне лицо, как нож. Это разбудило меня, испугало мою раскалывающуюся голову. Я застонала, когда кожа на моем лице сжалась от холода, сломанный нос болел.
Кто-то бросил грязь мне в лицо.
Женщина говорила, и мое тело перестало двигаться. Кольцо теней отступило в сторону, пропуская ее. У нее было знакомое лицо. Мои губы двигались в такт ее имени, но я не могла найти в себе силы произнести его.
«Аша, — думала я. — Аша… помоги мне».
Она не знала. Она даже не выглядела так, будто знала меня. Мужчина с клеймом в виде кролика пнул меня в бок, и она его не остановила. Я застонала и сжалась от второго удара.
Но она молчала.
Только когда я услышала грохот полностью заряженного дробовика, Аша двинулась.
Она что-то сказала Кролику, что-то горячее и торопливое.
Он ответил так же горячо.
Она покачала головой и указала мне в лицо — и, клянусь, я слышала, как яд капал с ее слов.
Казалось, это сделало Кролика счастливым. Он ухмыльнулся Аше, в ухмылке, была доля злобы, он предложил ей дробовик.
Она покачала головой, и я ощутила облегчение. Я знала, что она не позволит им причинить мне боль. После всего, через что мы прошли вместе, после всего, что мы сделали. Она спала рядом со мной. Она же не…
Я с ужасом наблюдала, как Аша наклонилась, чтобы выхватить что-то у другого Гракла. Вся толпа взорвалась смехом и насмешками, когда они увидели у нее деревянную дубинку. Она была большой, как ее предплечье, и почти в два раза длиннее.
Я почти жалела, что она не выбрала пистолет.
Ее глаза на полсекунды посмотрели в мои. Ее были холодными и темными — в них не было и следа света, который я видела в них несколько часов назад. Тем не менее, я должна была попробовать.
— Аш…? Ох!
Она ударила меня по голове. Звезды вспыхнули у меня перед глазами, и я, защищаясь, закрыла лицо руками. Она ударила меня по костяшкам пальцев, и я опустила руки. Затем она ударила меня по подбородку так, что весь мир закружился.
Я почти ушла. Все меркло: я больше не видела и почти не слышала. Мое тело онемело. Когда Аша сжала рукой мое горло, я даже не пыталась сопротивляться ей.
Я просто хотела, чтобы это закончилось.
— Стой, — шипела она, ее горячее и злое дыхание лезло мне в ухо. — Стой.
* * *
Я проснулась только от ветра.
Он вопил через дыру в брезенте надо мной. Приоткрыв глаза, я смотрела, как ветер рвал дыру, пытаясь сделать ее шире. Земля под спиной была еще теплой. Тепло поднималось от него и попадало под гору одеял на моей груди.
Я была рада теплу, потому что ветер был достаточно резким, чтобы жалить мне лицо. Но было трудно дышать со всеми этими одеялами.
Когда я попыталась оттолкнуть их, когда я начала шевелить конечностями, меня сотрясла такая сильная боль, что зрение затуманилось. Я ощущала себя как раздавленный жук. Каждый квадратный сантиметр меня горел.
Я горела заживо.
— Ах… Аша! — завизжала я.
Она была последним человеком, которого я видела перед тем, как потеряла сознание, так что, должно быть, она накинула мне на голову брезент, а на грудь — все эти одеяла.
Но ответила не Аша:
— Никогда больше не произноси мне это имя, урод, — рычал Уолтер. Он наклонился надо мной, и все его лицо искажали сильно выраженные яростные морщины. Его тонкие губы сдвинулись с зубов, а борода тряслась, когда он зарычал. — Никогда больше не произноси ее имя.
ГЛАВА 28
МАРТ 2213
Это был мертвый месяц. Пауза между хвостом зимы и бушующей головой весны. Все деревья были голыми и сжимались, боясь пустить почки без надежды на хорошую погоду.
Они ждали мескитов — скрюченных старых выживших, которые пустили свои корни по скалам и по бесплодным равнинам. Казалось, они всегда знают, когда наступили последние морозы. Будто их ветви тянулись и извивались только для того, чтобы читать изменения ветра. И как только они сбрасывали свои тонкие листья, другие деревья следовали примеру.
А пока мескиты еще спали. Они лежали ровно и тихо, пока яростный ветер хлестал другие деревья. Ветер жалил: сильный северный ветер, едва сдерживаемый восточным. Он был не такой резкий, как зимние ветры, но и не такой мягкий, чтобы ему можно было доверять.
Мэтт и Тревор склонились над ним, направляясь в его ревущую пасть — все еще упрямо шагая на север. Они носили свои плащи застегнутыми до подбородка и держали воротники над ушами. Части их, открытые ветру, краснели болели. Но они не останавливались.
Несколько месяцев назад Мэтт умолял бы об отдыхе. Его кожа была бы слишком мягкой, чтобы выдержать холод; его ботинки были бы мокрыми от лопающихся волдырей. Теперь его кожа загрубела, и подошвы его ног стали такими же толстыми, как и его ботинки.
Нижнюю половину лица закрывала клочковатая борода. Он скрывала те его части, которые шокировали, — изможденные части, полые части. Теперь его плащ укутывал его. Он висел вокруг тела, которое в основном представляло собой тонкую клетку из ребер и двух торчащих бедер.
Тревор справлялся немного лучше. Он больше принимал хаос, чем Мэтт, и был сильнее готов делать все, что должен. Вместо того чтобы бороться, он позволил ему изменить его форму. Тревор был худощавым, а не тощим.
Он выдерживал смертоносный новый мир с терпением и умением старого мескитового дерева.
— Вот, — сказал он, указывая на группу деревьев впереди. Они были широкими, высокими, были посажены аккуратными рядами — мальчики узнали, что это был признак деревьев, с которых падали какие-то плоды. — Должно же что-то остаться, тебе не кажется? Я знаю, что это, вероятно, будет гнилым, но…
Но испорченная еда была лучше, чем ничего.
Мэтт это знал. И он ел и не такое.
— Пошли, —
