Судя по всему, Аденауэр хорошо усвоил, чего обычно хочет толпа — «хлеба и зрелищ», а поскольку с хлебом насущным в начале 50-х годов было еще туговато, то зрелище должно было быть более впечатляющим, а если его еще можно как-то связать с собственной персоной, то тем лучше. Конечно, не все дни рождения праздновались с такой помпой, в частности, достаточно обыденно отмечались памятные даты членов семьи; ее глава, во всяком случае, никогда не забывал прислать поздравительную открытку и ко дню рождения, и к именинам. Дети, в свою очередь, должны были не забыть поздравить отца с его днем ангела 26 ноября.

Если говорить об Аденауэре-семьянине начала 50-х годов, то перед нами образ заботливого и внимательного, но вряд ли глубоко любящего отца и деда. Он умел любить, но это было давно и исчезло с уходом в мир иной обеих его жен. Теперь у него не было никого, кто мог бы смягчить его душу, кто разделил бы с ним тяжелые переживания той поры, когда организм, некогда надежный как часы, начинает давать сбои, дряхлеет физически и духовно. В его доме царил дух покорности воле патриарха, редко звучал, если вообще когда-либо звучал, смех; дети его уважали, но внуки скорее боялись. А он, по всей вероятности, лучше всего чувствовал себя в обществе не людей, а роз: с ними было меньше проблем.

По ту сторону Рейна начиналась другая жизнь — государственного деятеля, политика. Его машина на огромной скорости проносилась но улицам небольшого тогда городка, нежданно-негаданно оказавшегося столицей, и въезжала в большой парк на южной его окраине. В центре парка был расположен дворец Шаумбург, избранный им в 1949 году в качестве резиденции правительства и его аппарата. Само здание отличалось солидностью, масштабностью и полным отсутствием каких-либо архитектурных достоинств. Его в конце прошлого века построил в стиле того времени богатый торговец текстилем Вильгельм Лешигк; фирма, где он являлся одним из совладельцев, стала притчей во языцех, притом отнюдь не из-за каких-то достижений по части прибылей или маркетинга, а единственно вследствие того факта, что супруга второго ее собственника, некая Матильда Везендонк, была любовницей Вагнера.

Впоследствии дворец поменял нескольких владельцев. В 1890 году он был куплен молодым принцем Адольфом цу Шаумбург-Линне, отпрыском весьма древнего аристократического рода, который с XII столетия правил небольшим княжеством на берегах Везера в Северной Германии. Он приобрел его по случаю своего бракосочетания с одной из многочисленных внучек королевы Виктории и родной сестрой кайзера Вильгельма — Вильгельминой-Викторией. Как высокопарно выражается современный буклет, «12 марта 1891 высокая чета торжественно и горделиво вступила под своды замка Шаумбург». Этот акт, пожалуй, остался самым ярким событием в истории владения. Принц умер в 1916 году, дворец достался вдове, которая в свои пятьдесят с лишним лет влюбилась без памяти в авантюриста российского происхождения, некоего Александра Зубкова, которого успешно женила на себе. Тот за несколько лет сумел промотать все ее немалое состояние и в 1929 году вернулся в Россию, оставив Вильгельмину буквально без гроша. После этого здание сдавалось различным арендаторам, пока в 1939-м не перешло в собственность государства.

Вот в этом здании, свежевыкрашенном в ослепительно белый цвет и напоминавшем потому свадебный торт, и обосновался федеральный канцлер. По-видимому, его привлекло местоположение дворца — посреди большого парка, террасами спускавшегося к берегу Рейна. Из окон его кабинета на втором этаже открывалась умиротворяющая картина зеленых лужаек и куртин благородных деревьев. Это было, пожалуй, единственное достоинство его кабинета, небольшого по площади, неудобного и вдобавок плохо обставленного. Стул, на котором он сидел, был сделан в прошлом веке, с прямой спинкой, в принципе удобный, но отнюдь не роскошный. Стол — с гнутыми ножками, бумаг там могло поместиться немного, зато стояли чернильница, пресс-папье и настольная лампа — все как будто волшебным образом перенесенное из давно прошедших 20-х годов.

Аппарат правительства был немногочисленным: не более двадцати сотрудников в начале 50-х годов. Однако контроль со стороны канцлера за деятельностью отдельных министров был довольно жестким и эффективным. Особенно это относилось к министерствам, возглавляемым деятелями, к которым Аденауэр не испытывал особого доверия и которые получили свой пост против его воли. Туда назначались статс-секретари и начальники департаментов, которым предназначалась роль лояльных проводников директив канцлера — зачастую через голову соответствующего министра. Такие статс-секретари были у Хейнемана, Шторха, Томаса Делера (своевольного лидера свободных демократов) и даже у Эрхарда. Чиновников, являвшихся членами СДПГ, постепенно «выдавливали», переводя на менее значимые должности. Их заменяли ставленники ХДС. Все назначения чиновников — не только высших, но и среднего ранга — утверждались кабинетом, а фактически его главой.

Паутина, в центре которой была фигура канцлера, плелась группой его особо доверенных сотрудников. Высшую ступень в их иерархии занимал Бланкенхорн, который помогал Аденауэру еще в период рождения ХДС и вывел его на арену международной дипломатии. Однако у него была плохая репутация в глазах масс-медиа: он начал карьеру в нацистском МИДе, был членом нацистской партии. Именно поэтому, когда в мае 1950 года было создано ведомство по внешнеполитическим вопросам, Аденауэр не поручил его руководство Бланкенхорну; этот пост достался другому доверенному лицу канцлера — Хальштейну. В узком кругу его называли просто «профессор»: педантичный, представительный, интеллигентный, он был убежденным адвокатом европейской интеграции.

В феврале 1952 года Аденауэр значительно усилил свой аппарат, назначив своим пресс-секретарем Феликса фон Эккардта. В первые годы существования Федеративной Республики отношения с прессой были слабой стороной в деятельности правительства. Сам Аденауэр относился к журналистам с плохо скрываемым презрением. Известно его высказывание: «Нужно быть осторожным с детьми и журналистами. Они вам улыбаются в лицо, а в спину кидают камни». Фон Эккардт был человек общительный, имел шарм — качества, которых был начисто лишен Аденауэр. Новый пресс-секретарь всегда умел ввернуть остроту или сочинить каламбур, но что его шеф особенно ценил — это способность не теряться даже в очень неудобных ситуациях, всегда находить верную ответную фразу или жест.

Были и не слишком удачные назначения. Одно из них — выбор Отто Ленца на ключевой пост главы Ведомства федерального канцлера — личного штаба Аденауэра. Начавший свою деятельность в этом качестве осенью 1950 года Ленц, казалось, располагал всем для успешного выполнения своих функций — глубоким знанием юриспруденции, хорошим знакомством с механизмами средств массовой информации, интересом к порученному ему делу и в отличие от Бланкенхорна незапятнанным прошлым. До 1938 года он был сотрудником Министерства внутренних дел, потом ушел из него, занялся частной юридической практикой и установил контакт с группой сопротивления Кайзера — Герделера. После неудачи заговора 20 июля он был арестован, приговорен к многолетнему тюремному заключению и освобожден Красной Армией. После этого он обосновался в Мюнхене, где стал компаньоном юридической фирмы одного из основателей ХСС, Йозефа Мюллера. И Мюллер, и Кайзер, с которым он был связан раньше, были политическими противниками Аденауэра, однако Ленц без колебания порвал с ними, целиком и полностью перейдя на сторону победителя. Выполняя поручения босса, он не жалел ни сил, ни старания, порой применяя довольно оригинальные методы: однажды, например, он целую ночь спаивал одного депутата бундестага, пока тот наконец не сдался и не согласился на все, что от него требовалось.