— Разве вы не знали, что не имеете права взять эти кроссовки? Они ведь новые. Вы что, слыхом не слыхали о краже путем присвоения найденного?

— Минуточку, сержант, — вмешался Дэлглиш. Отведя Олифанта в сторону, он тихо сказал ему: — Извольте обращаться с мистером Ионой вежливо. — И, прежде чем Олифант смог ему возразить, добавил: — Так и быть, избавлю вас от необходимости напоминать мне об этом: не я расследую это дело. Но он — гость в моем доме. И еще: если бы в понедельник ваши сотрудники обследовали мыс более тщательно, мы — все трое — были бы избавлены от некоторых неприятных ощущений.

— Но он вызывает самые серьезные подозрения, сэр. У него же кроссовки.

— У него, кроме того, еще и нож есть, и он не отрицает, что находился на мысу в воскресную ночь. Вы, разумеется, можете обращаться с ним, как с подозреваемым, но только в том случае, если обнаружите мотив преступления либо докажете, что он знал, как убивает Свистун, или хотя бы слышал о его существовании. Почему бы сначала не выслушать человека, прежде чем делать поспешный вывод о его виновности?

— Виновен он или нет, мистер Дэлглиш, он — очень важный свидетель, — ответил Олифант. — Не вижу причин, по которым можно было бы разрешить ему уйти куда глаза глядят.

— А я не вижу, как — законным образом — вы могли бы запретить ему это. Но это уже ваша проблема, сержант.

Через несколько минут Олифант вел Иону к полицейской машине. Дэлглиш вышел проводить своего знакомца. Прежде чем усесться сзади, Иона повернулся к Адаму:

— В злосчастный день я встретился с вами, Адам Дэлглиш.

— Но может быть, он счастливо ознаменуется восстановлением справедливости?

— Восстановлением справедливости? Так вы этим занимаетесь? Не поздно ли вы за это взялись? Планета Земля мчится ныне навстречу гибели. Вон тот бетонный бастион на краю отравленного моря может ввергнуть нас в последнюю, необратимую тьму. Не он, так иной глупый каприз существ человеческих. Наступает же, в конце концов, такой момент, когда всякий исследователь, сам Господь Бог в том числе, должен завершить эксперимент. О, я вижу некоторое облегчение на вашем лице. Вы думаете: «Так он все-таки сумасшедший, этот странный бродяга. Могу больше не принимать его всерьез!»

— Умом я согласен с вами, — ответил ему Дэлглиш. — Но гены мои более оптимистичны.

— Вы понимаете это. Мы все понимаем это. Как иначе можно объяснить то, что человек ныне болен? А когда падет последняя тьма, я умру, как и жил, — в ближайшей сухой канаве. — Иона вдруг улыбнулся удивительно милой улыбкой и добавил: — В ваших ботинках, Адам Дэлглиш.

Знакомство с Ионой странным образом выбило Дэлглиша из колеи. На мельнице оставалось еще множество незавершенных дел, но у него не было ни малейшего желания заниматься ими. Напротив, он испытывал инстинктивную потребность сесть в машину и ехать — очень быстро и очень далеко. Но он слишком часто прибегал к этому средству, чтобы сохранить веру в его эффективность. Мельница останется на своем месте, и проблемы его по-прежнему будут требовать разрешения, когда бы он ни вернулся. Вовсе не трудно было определить, откуда эта тревога: он безнадежно впутался в расследование, которое навсегда останется вне его компетенции, но дистанцироваться от которого у него нет никакой возможности. Он помнил, что сказал ему в ночь убийства Рикардс перед тем, как они наконец расстались: «Может, вы и не хотите вмешиваться в это дело, мистер Дэлглиш, но вы все равно уже замешаны. Может, вам хотелось бы никогда этот труп и в глаза не видеть, но вы же там оказались».

Ему казалось, что и он когда-то произносил нечто похожее, беседуя с подозреваемым, когда вел одно из своих собственных расследований. Теперь он начинал понимать, почему его слова были восприняты с таким раздражением. Поддавшись неожиданному порыву, он отпер мельницу и взобрался по лестнице на самый верхний этаж. Здесь, как он полагал, тетушка обретала покой. Может быть, хоть что-то от того ушедшего с ней спокойствия снизойдет и на него? Но все надежды на то, что его оставят в покое, оказались напрасными.

Он стоял у южного окна, глядя на простершийся внизу мыс, когда в поле его зрения появился велосипед. Сначала расстояние было слишком велико, чтобы он мог рассмотреть велосипедиста, но потом он узнал Нийла Паско. Им никогда не приходилось разговаривать друг с другом, но, как все жители мыса, они знали друг друга в лицо. Казалось, Паско движим непреклонной решимостью: руки его крепко сжимали ручки руля, он так жал на педали, что работали даже плечи. Но, подъехав поближе к мельнице, он вдруг остановился, встал обеими ногами на землю и принялся вглядываться в мельницу, словно впервые ее увидев. Потом слез с велосипеда и повел его через песчаную, поросшую низкими кустами площадку.

Только одну секунду Дэлглиш размышлял, не сделать ли вид, что его нет дома. Потом сообразил, что его «ягуар» стоит у самого входа и что, вполне возможно, Паско заметил его лицо в окне, когда так долго вглядывался в мельницу. Какой бы ни была цель этого визита, похоже было, что избежать встречи невозможно. Он прошел к тому окну, что над входной дверью, и крикнул вниз:

— Вы не меня ищете?

Вопрос был сугубо риторическим. Кого же еще мог Паско искать на Ларксокенской мельнице? Глядя вниз, на поднятое к нему лицо, на редкую лохматую бороденку, Дэлглиш увидел Паско странно уменьшившимся, укороченным, легко уязвимым и даже трагичным. Он по-прежнему крепко сжимал ручки велосипеда, словно ища в нем защиты.

Паско крикнул ему в ответ, пытаясь перекричать ветер:

— Могу я поговорить с вами?

По-честному, надо было бы ответить: «Если без этого не обойтись». Но Дэлглиш чувствовал, что крикнуть такое, да еще под шум ветра, просто нельзя, это прозвучало бы невежливо. Поэтому он сказал одними губами:

— Сейчас спущусь.

Паско прислонил велосипед к стене мельницы и прошел вслед за Дэлглишем в гостиную.

— Мы не знакомы, — произнес он, — но, я думаю, вы обо мне слыхали. Я — Нийл Паско, из жилого фургона. Простите, что я врываюсь к вам, когда вам необходимо побыть в покое.

Он был смущен и растерян, словно мелочной торговец, разносящий свой товар по домам и пытающийся уверить возможного покупателя, что он вовсе не мошенник.

Дэлглиш чуть было не ответил: «Может, мне и необходимо побыть в покое, только не похоже, что мне это удастся». Вместо этого он спросил:

— Кофе?

Ответ был вполне предсказуем:

— Если это не доставит вам беспокойства.

— Не доставит. Я как раз собирался его сварить.

Паско прошел за ним на кухню и, пока Дэлглиш молол зерна и ставил кофейник на плиту, стоял, прислонясь к дверному косяку и всячески стараясь сделать вид, что чувствует себя легко и свободно. А Дэлглишу вдруг пришло в голову, что с момента приезда на мельницу он проводит массу времени за приготовлением еды и питья для непрошеных гостей. Когда шум кофемолки затих, Паско снова произнес, довольно резко: