Наконец показалась нужная нам дверь, запертая снаружи — вход в вентильную. Мы с Талвани, подплыв, стали дергать разбухший засов. Он поддавался с трудом даже при всей мощи пэйярту. Мы были под водой уже долго, я чувствовала, как перед глазами у меня пляшут разноцветные точки, предвестники обморока. Мои легкие горели, барабанные перепонки почти разрывались, очень хотелось вдохнуть, позволить воде затопить себя...

Но проиграть теперь? Невозможно.

Тилвас рванул засов еще раз — и тот покинул железную скобу. Мы потянули дверь на себя, и с той стороны ее тоже толкали. Было темно. Вода притупляла ощущения. Я уже ни праха не могла разобрать, когда мне навстречу из черного зева подземелья рванул кто-то мелкий и верткий, цепко сграбастал за шиворот Тилваса и меня, и, работая ногами как ластами, все выше и выше, потащил нас наверх по шахте…

Не успели мы вынырнуть, как Мокки с покрасневшими глазами и синими губами истинного утопленника взревел.

— Какого пепла это было, Галаса?! — орал он, поднимаясь по последним ступенькам уже пешком. — С какой радости ты заперла меня во время главного веселья?! Спасибо, что зелье подводного дыхания подсунула, но вообще — КАКОГО, МАТЬ ТВОЮ, ГУРХА…

Он споткнулся на полуслове, разглядев мертвую целительницу.

Вор резко обернулся к нам. Круглые глаза Бакоа стали совсем огромными, в них поочередно вспыхнули неверие, гнев, попытки придумать план, боль и наконец — понимание. Он увидел, как мы смотрим на него — как на восставшего из мертвых. Как стучат мои зубы, какие синяки на шее оставил горфус. В каком ужасном состоянии Тилвас, чьих сил после боя уже не хватало на регенерацию.

Мокки прикрыл глаза, устало опустил плечи. Растерянно провел рукой по своему локтю и лицу, будто припоминая что-то.

— А в остальном… — сипло спросил он. — В остальном у нас всё хорошо?

— Будет, — после паузы твердо сказала я.

***

Выбравшись из молчаливого замка, мы тайком крались по побережью. Гости, слуги, стражи — все уже были у главной пристани, растерянные и возбужденные, укутанные в пледы, не понимающие, что случилось, где сенатор, ждущие помощи с большой земли.

— Нам однозначно надо покинуть остров до того, как прибудет стража и следователи, — сказал Мокки.

— Мы справимся с такой непогодой?

— Мы с чем угодно справимся, — отозвался Тилвас.

Море страшно бушевало. Шторм, разбуженный битвой рёххов, заставил волны яростно нападать на остров, высокими гребнями прокатываться по всему океану. Хлестал косой дождь.

Мы украли лодку и, погрузившись, зажегши один фонарь, отправились в беспросветную тьму в сторону Рэй-Шнарра. Не прошло и несколько минут, как в чернильном воздухе перед нами возникли призрачные очертания белого альбатроса. Ливень наискось бил прямо сквозь рёхха.

— Пэйярту, — сказал эндольф. — Мы помогли тебе с горфусом. Какое-то время его не будет в мире.

— Благодарю вас за это, — отозвался Тилвас.

— Спасибо и тебе за то, что нашел нашего короллэ и остановил насилие. Однако я полагаю, что ты все же в долгу у меня, Белый Лис.

— Я буду рад однажды вернуть свой долг.

Они чинно поклонились друг другу: исполинская белая птица и аристократ, каким-то чудом сумевший держать равновесие в лодке, которую волны швыряли туда и сюда, пытаясь разбить в щепу.

Эндольф исчез, а нас ждал долгий, бесконечно долгий путь сквозь штормовое море. Три живые души на лиги ночи вокруг, огоньки, льнущие друг к другу, чтобы умножить тепло.

Мокки и Тилвас сидели на веслах, я вычерпывала воду, а мертвая Галаса будто спала, уложив голову на моток рыбацких сетей. То и дело каждый из нас надолго вперивал в нее невидящий взгляд. Казалось — коснись, потряси за плечо, и Галаса очнется.

— Она бы хотела, чтобы мы похоронили ее в Лайстовице, — сказала я.

— Согласен. Но нам туда нет входа: долина под защитой, и только Галаса знала, как снять ее, — покачал головой Талвани.

Бакоа вдруг криво ухмыльнулся:

— «Знала только Галаса» и «я не знал» — разные вещи, аристократиш… Тилвас.

Талвани цепко прищурился.

— Она показала руну-ключ мне, — пояснил Мокки, — утром после вашего ритуала. И тогда же, видимо, «сохранила» себе мою внешность при помощи заклинания — это был странный эпизод, но в тот момент я неверно трактовал его. Крайне… неверно, — судорожно вздохнул он.

— Ты и не должен был понять, — утешающе сказал Тилвас. — Она бы не хотела этого.

— А чего она хотела, а?! — на мгновение вскинулся Мокки, но вспышка тотчас утихла, сменившись болью.

— Чтобы ты жил, — хором сказали мы.

Бакоа опустил глаза. Потом потер запястья, вновь посмотрел на Галасу и одними губами шепнул: «Спасибо...».

Потом перевёл серьезный взгляд на меня:

— И тебе спасибо.

На Тилваса:

— И тебе. Зелье подводного дыхания уже заканчивалось, когда вы нашли меня. Ещё бы пара минут — и все.

— Да куда же мы без тебя, бестолочь, — вздохнул Тилвас.

— Как ты меня сейчас назвал?!

Талвани улыбнулся. Мокки вздохнул, но потом тоже улыбнулся. То ли робко, то ли просто ужасно криво — с непривычки. Они посмотрели на меня, третьего участника нашего тайного клуба, возникшего так быстро, но будто бы бывшего всегда, и Тилвас коснулся рукой фонаря, который я придерживала на мысу лодки. Свет стал гореть ровнее.

— А какая руна ведет в Лайстовиц? — спросила я.

Мокки изобразил на своем колене нечто, похожее на угловатую букву «Р». Мы с Тилвасом переглянулись.

«Вуньо». «Радость».

И вдруг шторм утих.

Волны опали, сменяясь полным штилем. Мягко растворилась небесная мгла, являя небо, полное звезд, своей щедростью похожее на прилавок ювелира. Луна выплыла из-за последней тучи и простерла по морю жемчужную ленту. Из темно-синих глубин поднялся планктон. Запели ночные птицы-ныряльщики.

Мы втроем замерли, ошарашенные этой внезапной красотой.

И вот очень медленно вдали сквозь морской туман проступил берег Шэрхенмисты — на нем зажигались все новые и новые огоньки. Огни домов, говорящие о надежде, о свете, что пробьется сквозь любую тьму.

Огни вдалеке, дарящие надежду тем, кто, казалось, давно уже сдался,

сошел с пути, бунтовал, смирялся, терял и терялся,

всем, кто отчего-то

снова и снова, падая, поднимался и выбирал идти вперед…

Кухню Убежища заливали разноцветные лучи солнца, просеянные сквозь витражное окно.

Я сидела за массивным дубовым столом. Передо мной стояла миска мюсли с апельсиновом соком, аппетитно поднимался пар над чашечкой крепкого кофе. По дальней стороне столешницы вышагивал почтовый ворон Карланон. Пять его пернатых товарищей предпочитали спать в клетке — она, трехъярусная, заняла тот угол кухни Убежища, где раньше стояла огромная плита для варки вещей, которые лично я варить точно не собираюсь. И никому не советую.