В руки герцогини лег небольшой ключ с хитрыми прорезями и бороздками.

-- Их изготовили всего два. Не потеряй, – добавил Максимилиан. -- Если ты захочешь, можешь сама заходить сюда и читать.

Для нее это был королевский подарок. В плотно закрытом шкафу хранились рукописи и отдельные листы, связки и сшитые тетради. Стихи, стихи, стихи… Разных стран и даже разных времен. Часть из них была переведена, часть еще нуждалась в переводе. Огромное богатство!

-- Может быть, когда-нибудь я издам сборник.

Главным для Анны было то, что это место – кусочек его души, некий тайник, куда допускаются только избранные. Эта та точка соприкосновения, которая всегда будет волновать их обоих. У неё перехватило горло и, прежде чем говорить, пришлось немного откашляться.

-- Спасибо тебе…-- она ткнулась носом ему в грудь, стараясь не показать навернувшиеся на глаза слезы. «Мы такие разные с ним… Но сейчас я не понимаю, как мы жили раньше друг без друга… Просто не понимаю…»

***

Отношение Максимилиана к жене менялось быстро и безвозвратно.

Сперва он испытывал влюбленность, некий восторг и головокружение оттого, что такая удивительная женщина находится рядом, позволяет ухаживать за собой и улыбается ему. С момента нападения на Анну, с мгновения, когда он испытал какой-то дикий, почти животный страх за нее, за ее хрупкость, за ее неприспособленность, страх, что она исчезнет прямо сейчас, и останется только мертвое тело… вот с того момента и появилось настоящее понимание близости, ощущение родства, ощущение что она – часть его самого. Точное знание, что никогда не будет человека дороже.

Они разговаривали часто и подолгу. Они молчали, и это молчание делало их только ближе.

Более того, Максимилиан видел ее недостатки: и излишнюю наивность, и некоторую бестолковость, и слепоту к людям. Но даже эти недостатки были ему дороги. Больше всего в жизни ему хотелось защитить ее от всего мира, закрыть от любого горя, спрятать от всех.

И с этими чувствами в собственной душе Максу приходилось бороться. Он был от природы достаточно чуток, чтобы понимать: такие птицы не живут в золотой клетке. А счастье Анны было ему дороже собственных желаний.

***

-- День добрый, ваше королевское величество.

-- Добрый. Присаживайся, Максимилиан, – король указал на удобные кресла, стоящие у камина и, усевшись в одно из них, спросил: -- Ты был сегодня у отца?

-- Да. Заезжал перед службой.

-- Как он? -- Ну, точно лучше, чем полгода назад. Даже посвежел немного. Лекарь его заставляет много гулять. Он принялся кормить птиц: там у него целая стая всякой городской мелочи. От голубей до воробьев и ворон. В целом, отставка пошла ему на пользу. Ну и там с ним Жюль, он присматривает.

-- Проклятые дела… -- недовольно поморщился король. – Я не видел его почти месяц.

-- Ты же знаешь, чего отец ждет больше всего.

-- Да, – улыбнулся Луи-Филипп. – И думаю, через пару недель я смогу посетить его с отличной новостью!

-- О! Ваше величество можно поздравить?! – Макс улыбнулся в ответ.

-- Лекарка думает, что так и есть, – довольно проговорил король. – Но сказала, нужно ждать еще не мене двух недель, тогда точно будет известно. Надеюсь, это будет мальчик!

-- Как себя чувствует ее величество?

-- Я запретил ей конные прогулки, и она немного поскандалила с утра, – Луи-Филипп улыбнулся и добавил: -- Судя по тому, с какой меткостью она кинула в меня туфелькой, с ней все в порядке.

-- Попала?! – полюбопытствовал Макс.

-- Промазала! – рассмеялся король. – Она ни разу еще не смогла попасть, так что все идет как обычно. Кстати, ты писал, что хочешь поговорить со мной. О чем?

-- Вы, ваше величество…

-- Макс, позволь мне хоть изредка, хотя бы пока мы вдвоем, побыть не «величеством».

-- Хорошо, Луи. Я хотел поговорить с тобой о патенте. Помнишь, еще до отъезда в Эталию мы обсуждали…

-- Ах, да, помню. Я думал об этом, Максимилиан. И пришел к выводу, что это создаст очень нехороший прецедент. Я хочу предложить тебе другой вариант. Я охотно оформлю этот самый патент на твое имя и пропишу все возможные льготы и налоговые послабления.

-- Нет, Луи. Это меня не устроит.

-- Ты, как всегда, торопишься, Максимилиан, – недовольно буркнул король. – Сперва дослушай! Я выпишу патент на твое имя, но ты можешь потом, частным образом, написать на герцогиню доверенность и все! Никаких проблем, это будет твое личное решение, понимаешь? А по сути все будет так, как ты и хочешь.

Предложение Максимилиану не нравилось, но он молчал, обдумывая слова и не торопясь высказать недовольство. Молчание затягивалось, и король, потеряв терпение, спросил:

-- Ну? Как тебе такое предложение?

-- Знаешь, Луи… Я недавно наткнулся на очень удачное стихотворение. Хочешь послушать?

-- С удовольствием! Это гораздо лучше последних политических сплетен. Это написала Анна?

-- Нет… Но послушай. А вы замечали, как в одночасье Тускнеют успех и удача. И лики темнеют на иконостасе, Когда ваша женщина плачет? Как рушится мир, словно вынут из кладки Заглавный и краеугольный, И в жилах пульсирует, как лихорадка Одно -- вашей женщине больно. Как битым стеклом насыщается воздух -- Не сделать и малого вдоха. И чёрными дырами в сумраке звёзды, Когда вашей женщине плохо. Ни сердцебиенья, ни света, ни бега… Когда ваша женщина плачет, Про всё забывает спесивое эго. Да и не бывает иначе. *

-- Максимилиан! Оно, конечно, прекрасно, я даже не думаю спорить. Но к чему такой пафос?! Герцогиня отнюдь не обижена судьбой! Если вопрос только в деньгах, то…

-- Луи, вопрос совсем не в деньгах. Но ей будет обидно.

-- Просто… просто обидно? Но почему, собственно?! Она же ничего не теряет?! Максимилиан, я выпишу патент на тебя, и закончим на этом.

-- Мне жаль, ваше высочество, что вы не поняли меня. Разрешите откланяться?

-- Прекрати! Что за блажь у вас с этим патентом?!

-- Луи, а это не блажь. Это обыкновенная честность и порядочность по отношению к ней. И если ты сейчас скажешь, что политика и традиции требуют, как обычно…

-- Вы свободны, герцог де Ангуленский. Ступайте!

________________________________________ * Стихи Леонида Чернышова