– Как поживает царевич Сменхара? – прозвучал первый вопрос Мериатон.

Тейе подметила горячий интерес, который девушка пыталась скрыть.

– С ним все хорошо, он продолжает свои занятия, – ответила она. – Учеба дается ему по-прежнему нелегко, не думаю, что он когда-нибудь достигнет настоящего мастерства в обращении с оружием, но ему нравятся лошади, и он каждое утро катается в пустыне за городом на своей колеснице.

– Я знаю, – сказала Мериатон, залившись румянцем. – Благодарю тебя, императрица, за то, что ты не сочла мой вопрос назойливым. Все знают о моих чувствах к нему. Но хотя придворным известно о моей преданности отцу, теперь, когда я стала царицей, многие считают мою любовь к Сменхаре недостойной.

– У тебя отважное сердце.

– У меня нет выбора, – печально возразила Мериатон. – Но я вызвала тебя не для того, чтобы скоротать время. Ты была больна?

Тейе улыбнулась.

– Не больна, просто возраст дает о себе знать. Вдруг заболело все. Но неделя в постели, ежедневный массаж и легкое воздержание восстановили мои силы.

Это было не совсем правдой. Она уже забыла, как это – просыпаться по утрам бодрой и полной сил, но хуже было осознание того, что эти дни уже никогда не вернутся.

– Помолись Диску! – участливо предложила Мериатон. Она кивнула своему главному писцу, тот поднялся с пола и подал свиток. – Как тебе известно, моя мать несла некоторую ответственность за ведение переписки с иноземцами. Она выслушивала послания и составляла ответы, а если вопрос был серьезный, то советовалась с Туту и представляла послание на суд супруга. Но Эхнатон не проявляет интереса к свиткам, которые мешками доставляются в палату Туту каждый день, поэтому я пытаюсь разобраться в них сама, чтобы лучше послужить своему фараону. Мне нужна твоя помощь, бабушка.

Тейе в удивлении широко раскрыла глаза, ее окатила волна возбуждения. Оружие, способное победить упрямое, своевольное невежество фараона в государственных делах, нашлось там, где его не искали.

– Мериатон, ты знаешь, что фараон не внемлет доводам, исполненным здравого смысла, если это касается дел империи. Твоя мать не хотела рисковать, опасаясь вызвать его неудовольствие, и просто говорила ему то, что он хотел слышать, или же отказывалась выслушивать послания. Ты готова к тому, что придется постоянно беспокоить и злить его?

– Я не думала об этом. Я просто пришла в замешательство от количества свитков, врученных мне Туту, и не знаю, что с ними делать. Но, конечно, истина важнее всего.

Тейе вдруг поняла, что она видит перед собой лучший и чистейший результат учения своего сына. Мериатон не знала иного бога, кроме Атона, ее помыслы и поступки подвергались постоянному влиянию откровений отца, однако же, были свободны от его собственных терзаний и сомнений, которые были уделом всех тех, кто вырос под властью Амона и множества других богов Египта. Она была новорожденным символом, обещанием того, что могло быть. Что могло бы быть, – поправила себя Тейе. – Ореол неудачи сопутствовал моему бедному сыну еще до того, как этот город волшебным образом вырос среди пустыни.

– Да, конечно, – согласилась она задумчиво. – Я сделаю все, что смогу. Что там у тебя?

Мериатон подала ей свиток. Это была копия таблички, полученной от Азиру, уже переведенная с аккадского. Тейе быстро прочла его. Цветистые неискренние слова лести, самоуничижительные обороты, рассчитанные на то, чтобы смягчить императора, были отброшены. «Стремясь защитить свой народ, я сегодня пришел к решению заключить соглашение с царевичем Суппилулиумасом, – писал Азиру. – Рука Египта больше не простирается над всем миром в своем могуществе. Речи его царя пусты, как ветер в камышах, а его обещания невесомее самых несерьезных слов любви». С возгласом отвращения Тейе бросила свиток на стол.

– Это не все, – сказала Мериатон, подавая ей следующий. – Этот прислали сегодня из Ретенну.

Свиток был коротким – простое изложение неприкрашенных фактов. Азиру, несомненно, с полного согласия и одобрения своего нового союзника, напал на Амки, вассала Египта.

– Если я отправлюсь с этими свитками к фараону, ты пойдешь со мной, чтобы поддержать меня? – спросила Тейе.

Мериатон кивнула.

– Он не захочет огорчать меня, – сказала она, опустив голову. – Я ношу ребенка.

Она с трудом подбирала слова, и Тейе с приливом жалости увидела, как тень воспоминания о Мекетатон пробежала по тонким чертам девушки.

– Это хорошая новость для Египта, – сказала она. Сделав знак Хайе, чтобы тот помог ей подняться с кресла, она подошла ближе. – Тебе нечего опасаться, – тихо добавила она. – Тебе уже тринадцать. Твое тело сильнее и более развито, чем тело твоей сестры. Ты будешь жить.

– Но я не хочу этого ребенка, – с нажимом ответила Мериатон, отвернувшись. – Он не от Сменхары.

Тейе не могла убеждать ее запастись терпением, как она убеждала Сменхару. Она не могла сказать ей, что, возможно, Эхнатона ожидает ранняя смерть и однажды царица сможет удовлетворить желание своего сердца. Почтительно взяв Мериатон за руку, она поцеловала ее в оранжевые губы.

– Я – твой друг и твоя бабушка, – мягко сказала она. – Помни об этом, богиня.

Тейе хотела поскорее сообщить новости, пока память о пребывании Азиру еще свежа. Поскольку Эйе был постоянно при нем, на следующее утро она вызвала Хоремхеба, и вместе с Мериатон они явились к Эхнатону. Оба свитка нес главный писец Мериатон. Фараон радостно приветствовал их всех. Он только что вернулся из храма, и его кожа и одежда были пропитаны запахом ладана и цветов. Пророк Мерира очищал комнату, как он делал каждый день, разбрызгивая вино и молоко на пол и на стены, и его тихие песнопения вплывали в речь Эхнатона.

– Какая счастливая случайность! – воскликнул он. – Все мои дорогие люди вместе почтили меня своим вниманием. Мериатон, прелесть моя, иди же поцелуй меня. Ты хорошо отдохнула?

Он потянулся к ней, заключил ее в объятия и беззастенчиво крепко поцеловал в губы. Обняв ее одной рукой, он удостоил легким сердечным поцелуем Тейе и ждал, пока Хоремхеб совершит ритуальный поклон. Эйе стоял рядом, с опахалом на плече.

– Чем я могу вас наградить сегодня? – продолжал шутливо вопрошать Эхнатон. – Небольшая прогулка по реке? Чтобы укрепить нашу дружбу?

Тейе почувствовала, как за благодушием в нем нарастает беспокойство. Подведенные сурьмой глаза метались от одного к другому. Императрица молчала. Если и был малейший шанс, что фараон выслушает их, начать говорить должна была Мериатон. Она незаметно кивнула девушке, которая мягко высвободилась и, взяв свитки, благоговейно вручила их Эхнатону.

– Я умоляю тебя, муж мой и бог, прочти это, – сказала она. – И знай, что мы, твоя семья, праведно возмущены их содержанием. Помни, когда будешь читать, что я – твоя покорная дочь и верная жена, я не сделаю ничего, чтобы навредить тебе или опозорить тебя или Диск, твоего могущественного отца.