Пятница 18.41. Верстовой столб 57,5. Vankleek Hill. После Оттавы мы едем по правому берегу реки Утауэ. Замечательное изобилие электрических сооружений. Огромные столбы, несущие кабель, гигантские мачты с лесенками и зажженными фонарями, перекладины, трансформаторы, разъединители… Этот металлический и воздушный лес заменяет настоящий и, без сомнения, предвещает приближение большого города. В 20.05, без опоздания, мы прибываем в Монреаль.

* * *

Монреаль

Это — образ Канады, каким он сложился на моих глазах, после Ванкувера. Потому что пустынность прерии не отсутствие широких улиц, скопления зданий с задымленными окнами, слишком могучей реки, паркингов, ресторанов. Просто прерия приняла другую форму, она урбанизовалась. Человеческое тепло, животный контакт, ощущение смешанности с различными людьми, с разными расами абсолютно не присутствуют в этом огромном городе. И все же жизнь — вибрирующая, гудящая, ослепительная — здесь. Монреаль — город электричества.

Это открылось мне, едва гарсон захлопнул за собой дверь моей комнаты. Через огромный застекленный оконный проем я созерцал только тысячи окон небоскреба, чья вершина была не видна. Офисы, офисы, офисы. Все они безлюдны в этот час, и все освещены лампами дневного света, в каждом можно различить типовой металлический стол, вращающееся кресло, а в стороне — для секретарши пишущая машинка в желтом футляре и в глубине — железный шкаф, заполненный папками.

………………………

Несколько часов беспокойного сна. Моему телу, привыкшему к тряске поезда, неловко в неподвижной постели. Конторы уже не пусты. Маленькие уборщицы в серых блузах, в белых шапочках подметали, вытирали, опустошали корзины для бумаг.

………………………

Не без пользы я усвоил японский урок прежде, чем пересечь Канаду. Поистине эти две страны объясняют друг друга, и я накладываю японскую сетку на канадский нотный стан.

Подобно японцу, канадец — жертва проблемы пространства. Но если первый страдает от тесноты в раздробленности слишком маленького архипелага, то второй шатается, испытывая головокружение от своих непомерных равнин. К этому противопоставлению, делающему Канаду анти-Японией, добавляется еще одна черта. Японец не боится ни ветра, ни холода. В его бумажном жилище, где отопление не предусмотрено, ветер гуляет, как у себя дома. Здесь же все напоминает об ужасе зимы. Дома лишены водосточных желобов потому, что снег и лед, обрушиваясь с крыш, ломают их. Подземные магазины, гаражи и торговые ряды подсказывают, что жители восемь месяцев в году ведут существование кротов, выходя из дома к машине, чтобы добраться до торговых мест и работы, не высовывая носа наружу. Сени-гардеробы при входе в дом с двойными дверьми образуют что-то вроде переходного отсека, где долго одеваются перед выходом и так же терпеливо раздеваются при входе. По той же причине и всеобщая булимия, заставляющая канадцев объедаться в любой час дня и ночи, это просто защитная реакция на огромность окружающих пространств, где воет ледяной ветер.

Против «невроза осажденных» японцы изобрели сад, миниатюрный сад и икебану, искусство аранжировки цветов. Все это способы открыть в переполненном пространстве ниши для жизни, для этого же возводят конструкции, легкие и воздушные.

Как средство борьбы с горизонтальной бездной канадцы придумали Канадскую тихоокеанскую железную дорогу. Что на самом деле делать с этой безбрежной землей, как не попытаться иннервировать ее, покрыв нервной сетью петель, сначала свободных, потом все более узких, все более сжимающихся?

Вот почему реакция Жана на эту страну понятна, логична, рациональна. Он ответил на канадскую безбрежность по-канадски. Делая то, что было в его силах, чтобы покрыть эту землю. Покрыть — восхитительное в своей многозначности слово, которое означает идти (покрывать пространство шагами), защищать (укрыть одеялом), защищать (прикрывать войсками), укладывать (крышу), прятать, оправдывать, переодевать, компенсировать, оплодотворять и т. д. Жан-кардажник здесь стал Жаном-землемером. Землемер умно разделывает землю с помощью цепи, вех, графометров. И земля перестает быть безмерной. Она измерена и ассимилирована человеческим разумом; несмотря на свои изгибы, неровности, недоступные зоны — горы или болота, — она готова к введению в кадастр.

И «мерить землю» — значит идти по ней широким шагом.

………………………

Маленьких женщин в сером сменила другая человеческая разновидность обоих полов. Мужчины в рубашках, женщины в блузках, рубашки и блузки — незапятнанной белизны. Рабочий день начался. Шутят, улыбаются, болтают. Я присутствую при одной и той же сцене, повторенной в тысячах ячеек, одинаковых по вертикали и горизонтали, как пчелиные соты. В голову приходит мысль о специальных энтомологических рамках для наблюдений за насекомыми, только у меня вместо перегородки — стекло. Но мой наблюдательный пост имеет преимущество: я ничего не слышу.

………………………

Что значит быть живым существом? Небольшой набор генов, помещенный в ту или иную среду. И более ничего. То, что не проявляется благодаря наследственности, сообщается средой. И наоборот. К этим двум элементам у близнецов добавляется третий — брат-двойник, который в своем лице являет сразу и наследственность, и среду, и еще нечто большее.

Так как двойничество близнецов погружает кусок среды в сердцевину одинаковой наследственности, не просто отсекая его от внешнего мира, а превращая его вместе с воздухом, светом и звуками в тайное бытие единого существа. Два подлинных близнеца — это только одно существо, и весь ужас состоит в том, что они занимают при этом два различных места в пространстве… Но это пространство — особого рода. Оно настолько богато и живо, что по сравнению с ним то, где бродят непарные — просто иссушенная пустыня. Пространство между близнецами — это расширенная душа. Она способна расширяться во все стороны. И оно способно сужаться почти до полного исчезновения, когда близнецы спят в одной постели, сплетясь в позе овала. Но если один из них уезжает далеко, оно, расширяясь, догоняет его, соединяется с ним, никогда не разрываясь, оно может увеличиваться так, что покроет собой всю землю и небо. И тогда дешифровальная решетка близнецов покрывает весь мир, и тогда города, леса, моря, горы приобретают новый смысл.

Остается один последний вопрос, не перестающий меня терзать с тех пор, как уехал Жан: что будет с этой расширенной душой, если один из близнецов исчезнет навсегда?

Получается, что вся наша история не более чем долгая и полная превратностей медитация на тему пространства.

………………………

Прогулка по городу. Дневной свет не идет городу электричества.

Конечно, бюро, витрины, магазины освещены, поворачивающиеся экраны, бледная магия неоновых ламп вдребезги разбита солнцем. Как хищные ночные птицы, ждущие сумерек, чтобы развернуть свои белые крылья, электрический город молчаливо страдает от тирании солнца и с нетерпением ожидает грядущей ночи.

Иллюзия? Прикоснувшись к стене какого-то дома, я почувствовал покалывание в пальцах. Возможно ли, чтобы этот город был настолько насыщен электричеством, что его источают дома, как влагу? Я снова вижу леса столбов, увешанных проводами и подвесками — как стилизованные рождественские елки в гирляндах, высаженные на берегах рек Утауэ и Святого Лаврентия. С особенным чувством припоминаю о том, что в нескольких километрах отсюда Ниагарский водопад, громоподобно рыча, кормит собой самую большую гидроэлектростанцию американского континента, с запроектированной мощностью в 2 190 000 киловатт.