У Акселя и вправду была причина закончить концерт раньше времени, и он даже выступил с официальным заявлением. Он отменил наш концерт в Бостоне и еще два выступления из-за того, что повредил голосовые связки. По этой причине он вообще не мог выступать. Нам он казался тем пастушком, который уже десять раз кричал, что пришел волк, – он еще в Монреале говорил, что у него болит горло, вечером перед концертом. Период оказался очень напряженный, а этот срыв стал последней каплей, переполнившей чашу терпения и у меня, и у всей нашей команды. Для меня это представляло огромную проблему, потому что я больше не мог смотреть в глаза ребятам из Metallica. Мы не сдержали обещания устроить лучшее в мире шоу, что бы ни случилось, – ни перед ними, ни перед поклонниками, ни перед самими собой. Когда это имело наибольшее значение, казалось, что мы стараемся еще меньше. Я чувствовал себя полным идиотом. До конца турне я так и не смог смотреть в глаза Джеймсу, Ларсу и всем остальным.

Оставшиеся концерты пришлось отложить почти на месяц, пока не поправится Джеймс. Очевидно, этого времени было достаточно и Акселю на восстановление голосовых связок. Когда 25 августа мы снова отправились в Финикс, Джеймс попросил одного из своих техников сыграть ему на гитаре, а сам стоял у микрофона и пел. Он стоял на краю сцены с огромным гипсом на руке. Вот какие они крутые. Меня это расстраивало, потому что мы гордились тем, что мы крутая рок-н-ролльная группа, но при этом у нас было слабое место, которое делало нас уязвимыми. Мы стали больше, чем жизнь, мы стали настоящей легендой, так что подобные дерьмовые мелочи очень утомляли.

Мы возобновили гастроли с Metallica и назначили даты концертов взамен отмененных. В сентябре у нас произошел инцидент с группой Faith No More, которая играла на разогреве, и они решили закончить турне раньше договоренного. Вскоре после этого группа распалась. На их место мы взяли группу Body Count Айса-Ти, у которой была настолько дурная слава, насколько можно вообразить, после выхода сингла Cop Killer. Еще с нами были наши добрые друзья Motörhead. Я играл с ними Back in My Car на стадионе Роуз-Боул.

Когда 24 сентября 1992 года мы приехали в область залива выступать на оклендском стадионе, у меня случилась неприятность. Мы поселились в отеле в Сан-Франциско, и перед тем, как отправиться на саунд-чек, я серьезно поссорился с Рене по поводу нашего брачного контракта. Это перешло в крики и ругань настолько яростную, что я просто взбесился. Я пришел на концерт с таким гневным настроем, что решил сделать то, что мне всегда хочется сделать, когда я зол, – вмазаться героином. Я уже давно ничего не употреблял, потому что, как бы я ни был несчастен в группе, я твердо решил работать как профессионал. Но теперь у меня было оправдание, как мне тогда казалось.

Я пришел на концерт и случайно встретился со старой подругой, порнозвездой, которую давно знал, назовем ее здесь Лаки. Она была подругой моей бывшей девушки, порнозвезды Саванны, с которой я встречался несколько месяцев, когда отдыхал в перерыве в Лос-Анджелесе и расстался с Рене. Саванна была просто потрясающая. Я и понятия не имел, что она наркоманка. Намек, который я должен был уловить, заключался в том, что ей нравилось трахаться только под кайфом. Тогда я этого не знал. Однажды вечером мы сильно поссорились, когда она спонтанно решила сделать мне минет в каком-то баре в Нью-Йорке.

Мы с Лаки познакомились, когда она приехала потусоваться с нами в «Мондриане». Они с Саванной разделись, мы заказали шампанского в номер, и портье, который его принес, они предложили на них посмотреть. Вскоре единственным, что еще удерживало глаза этого парня в глазницах, было несколько крошечных сосудов.

В общем, я столкнулся с Лаки на концерте, и мы разговорились. Я сделал ей проходку и дал около семисот долларов наличными, чтобы она достала мне столько героина, сколько сможет найти. Мы отыграли концерт – он прошел круто, – а потом я вернулся к себе в номер отеля и стал ждать. Все это время я пил, может, еще кокаина снюхал, а в пять часов утра, когда она пришла, я был уже готов отрубиться.

Лаки завалилась ко мне в номер со своим парнем с кучей крэка и героина, а я сидел на полу и наблюдал, как они раскладывают наркоту на кофейном столике. У них были с собой шприцы, иглы и все необходимое и новенькое. Мы втроем начинаем ширяться, и при этом неслабо. Предполагалось, что это будет забавное развлечение – сиюминутное нарушение рациона, – но оно вышло за рамки. Мы все делаем по уколу, но наркота слабая, поэтому я делаю еще несколько. По кругу идет трубка с крэком.

Летят часы, и мы тоже улетаем. Утром мне звонит Мэтт и зовет к себе в номер снюхать кокаина.

– Ага… да… Сейчас приду.

Я встаю, пошатываясь от последней дозы крэка, смотрю на Лаки и ее парня: они на седьмом небе – они еще никогда в жизни не принимали столько наркотиков за раз, причем бесплатно. Я плетусь по ковру к двери, еле волоча ноги, и понимаю, что у меня кружится голова и я даже говорить не в состоянии. Я открываю дверь, мозги у меня вообще не на месте. Я вижу в коридоре горничную с тележкой и спрашиваю, с какой стороны лифт. По крайней мере, я пытаюсь это спросить. Помню, что все происходило словно в замедленной съемке и что голос мой звучал где-то очень далеко.

Я рухнул мешком на пол прямо посреди коридора. Я потерял сознание, и примерно на восемь минут у меня остановилось сердце – по крайней мере, мне так сказали. Не знаю, кто вызвал «Скорую». Там был мой охранник Ронни, а еще Эрл, телохранитель Акселя, – они меня нашли и привели врачей. Я проснулся, когда меня в грудь ударило током от дефибриллятора и сердце снова забилось. Это было похоже на удар по лицу, достаточно сильный, чтобы проснуться от глубокого сна. Помню, я увидел яркий свет и людей, стоящих вокруг меня: Ронни, Эрла и врачей. Я понятия не имел, что происходит; это не было похоже на обычный будильник.

Меня посадили в машину «Скорой помощи» и отвезли в больницу, где осмотрели. Мне велели остаться на ночь для наблюдения, но я этого не сделал. Через пару часов я выписался и вернулся в отель с Ронни. Я нисколько не раскаивался в передозировке, зато злился на себя за то, что умер. Экскурсия в больницу съела весь мой выходной. Я надеялся, что все обойдется, и ругал себя за то, что не смог держать себя в руках и не заснуть, как планировал.

В отеле атмосфера была довольно мрачной. Очевидно, мой обморок выглядел очень серьезно. Все решили, что я уже не жилец, и вели себя очень напряженно, чего я понять не мог. Я относился к этому так: «Привет, ребята, я не умер! Погнали!» Когда я вернулся, первым делом хотел было найти Лаки с ее парнем. Судя по тому, что мне рассказали, их спугнул Эрл. И их можно было понять, потому что Эрл был очень внушительным парнем: крупный, чернокожий, выше ста восьмидесяти, с телосложением регбиста и странно милым лицом. Эта его особенность устрашала еще больше, потому что когда он по-настоящему злился, по нему это было хорошо видно.

Уверен, упоминания о тюрьме и моей смерти хватило для того, чтобы Лаки и ее дружок быстренько смылись. Не их вина, что я не смог держать себя в руках. Не уверен, но, похоже, Эрл избавился от наркотиков, пока их выгонял. По крайней мере, так я себя успокаивал, потому что они мне ничего не оставили… и это расстроило меня сильнее всего.