— Милый?

— Да, я слышу тебя, Виктория.

— И все-таки, ты напрасно туда поехал, милый. Там ведь идет война! Там стреляют!

— Не ерунди, зайка. Я должен был поехать. Это политический вопрос… в общем, спроси мужа, он тебе все объяснит.

Виктория тяжко вздохнула.

— Я уже спрашивала, так вот, Гордон тоже считает: тебе не стоило ехать. Он сказал мне, что у него мрачное предчувствие. Ты бы видел, какой он мрачный сегодня поехал на работу.

Кит не удержался от брани.

— Виктория, твой муж уже сидит у меня в печенках со своими мрачными предчувствиями. А у Гордона бывают какие-нибудь другие предчувствия? Не мрачные?

— Нет, не бывают… — созналась легкомысленная финтифлюшка, помолчав секунду.

— Зато у меня бывают! Я предчувствую, что все будет хорошо. Особенно, если мне удастся поспать хоть самую малость…

— Милый?

Но Кит уже заснул, и вырвать его из глубин сна уже не могло ничто, даже Иерихонские трубы. Поэтому слова Виктории бесследно канули в разделяющую их пустоту бескрайнего космоса.

— Никита, солнышко, я хотела сказать тебе, потому что ты еще, наверное, не знаешь… но Тереза сказала мне, что она, наверное, беременна. Она сама еще точно не уверена, но, скорее всего, это так. Я подумала, если родится девочка, давай назовем ее в честь мамы. Еленой.

Проснувшись, он сразу почувствовал, что заметно посвежело, вчерашнее пекло пошло на убыль. Быстротечное местное лето клонилось к исходу. Кит полежал, глядя в незнакомый высокий потолок, украшенный сусальным золотом и расписанный цветами и ангелами. Во рту стоял прогорклый привкус вчерашней выпивки, в висках заселились крохотные плотники с молотками и долбили по черепу, а впереди маячил еще один длинный, сюрреалистический денек. Кит выбрался из постели, куда его уложили заботливые охранники, сел, зевнул и позвонил в колокольчик. При пробуждении он привык пить кофе, завтракать, принимать душ, бриться и чистить зубы, и не собирался менять привычек из-за полоумных повстанцев.

В ожидании утреннего кофе и прочих благ цивилизации, Кит натянул майку и брюки, подошел к окну и раздернул шторы. Первой мыслью его было, что выпал снег, и он вспомнил, как сквозь сон слышал постукивания по оконным стеклам. Во внутреннем дворе отеля было белым-бело, и ослепительная белизна, оседая на верхушках деревьев, крышах тентов и столиках, простиралась далеко-далеко за кованые ворота «Комфорта и Блаженства».

Приглядевшись, Кит с содроганием понял, что видит отнюдь не снег. Бабочки. Белые бабочки, громадные, размерами, как минимум, с две его ладони. И дохлые. Мириады, мириады мертвых белых бабочек, усыпавших землю столь густым слоем, что создавалось впечатление снежного покрова.

— Господи Иисусе, — прошептал Кит, перекрестился, отпрянул от окна и дернул за витой шнур, задергивая шторы. В дверь постучали. Кит схватил рубашку, руки у него дрожали, он никак не мог попасть в рукава и застегнуть скользкие перламутровые пуговицы сорочки.

— Войдите, — проскрежетал их милость, кое-как совладав с гардеробом.

Завтрак ему принес лично управляющий отеля, гладко выбритый, подтянутый, одетый с иголочки, на вид — лет сорока пяти. Расторопно сервировал дорогому постояльцу угощение, извинился, что вчера не сумел лично встретить сиятельного гостя — завозился, налаживая работу водонагревателя, потом травил крыс и тараканов — и также объяснился по поводу массового падежа гигантских бабочек.

— Зрелище для непривычного взгляда слегка пугающее, милорд, но для людей эти насекомые абсолютно безвредны — местная разновидность бабочек. Брачный сезон у них закончился, отженихались и преставились, сердешные. К вечеру и следа не останется, под солнечными лучами эта дрянь вмиг испаряется, а погода, слава Богу, безветренная. Водонагреватель я наладил. Глубоко сожалею, что в силу форс-мажорных обстоятельств уровень комфорта и блаженства в нашем отеле не соответствует высочайшим стандартам нашей общеимперской гостиничной сети.

Пока управляющий распинался, Кит успел проглотить две таблетки аспирина Эймса, выпил чашку отменного кофе и слегка пришел в себя. Попробовал омлет. Пища на вкус была отменной, хотя он уловил некий сладковатый привкус. Управляющий тем временем продолжал говорить. Невзирая на свой лощеный вид, он сильно нервничал и оттого сопровождал каждое слово пояснительными жестами, будто лорд Ланкастер был глухим или умственно отсталым.

— Обитают эти твари в горах к северу, там у них в пещерах многочисленные колонии, а помирать отчего-то к нам сюда прилетают, к человеческому жилищу. Вот вы кривитесь, милорд, а к нам раньше туристы специально ездили поглядеть на это диво дивное… перед войной, помню, я принимал в нашем отеле Конгресс энтомологов.

— Придурки, — вырвалось у Кита, когда он представил толпу взрослых мужиков с сачками.

— Не стану спорить, милорд… а заработали мы тогда неплохо. Приятно вспомнить… эх, славные были времена!

Кит велел управляющему перестать размахивать руками перед своим благородным носом и присесть.

— Давно здесь служите?

— Да вот, двадцать четыре стандартных года уже.

— Значит, застали самое начало мятежа?

Лицо управляющего отеля начало бледнеть, пока не сравнялось цветом с его рубашкой.

— Когда отцы-дознаватели упрятали Сэйнта в казематы Священного Трибунала, его сторонники принялись ходить по городу и мстить, убивая каждого, кто не принадлежит к Старой Вере. Не щадили ни детей, ни женщин. Вырезали целые семьи. Мне с женой и детьми, тогда еще совсем крошечными, и служащими, две недели прятались в подвале отеля.

— Старая Вера? — переспросил Кит.

— Да. Вера Свидетелей Страшного Суда… — сказал управляющий одними губами.

— Разве секта Свидетелей не была уничтожена пять столетий тому назад спецслужбами Священной Ортодоксии? — спросил Кит, припомнив экскурс в историю Дезерет, устроенный ему перед поездкой стариком Мерфи.

— Отчасти…

— То есть?

— То есть Свидетели долго прозябали в подполье, пока не нашелся человек, возродивший Старую Веру из праха и пепла, более того, придавший Старой Вере новое звучание.

— Сэйнт?

Управляющему и без того казалось, что он сболтнул лишнее.

— Милорд, я человек маленький, политикой интересуюсь мало… меня больше беспокоит ситуация с отелем…

— А что не так с отелем?

Управляющий объяснил, что с начала военных действий перевели в строгий статус стратегического режимного объекта. Попросту сие означало, что буквально о каждой мелочи управляющему надлежало отчитываться лично перед генерал-губернатором Фаррелом, и никак иначе. Поначалу управляющий пытался действовать согласно правилам и должностным инструкциям, но суровая реальность живо поумерила его исполнительность.

— Раз съездил к генерал-губернатору! Другой! Третий! Четвертый! И так далее. Он или не принимает, будучи занят куда более важными делами, или его адъютанты говорят «приходите завтра», хотя я записывался на прием загодя. Или принимает меня все же, но находясь при том, извините, в неподходящей кондиции для бесед. Помнится, крепкий был, здоровый наш генерал, к спиртному не притрагивался, солдатиков и офицеров на плацу за злоупотребление спиртным публично розгами пороли… как при Джихаде. Видимо, тяжелый климат сломил боевой дух нашего генерала…