Через двадцать минут в дверь вошел Хампус, но Лилья уже спала слишком крепко, чтобы воспринимать что-либо, кроме собственных снов. Даже сотовый телефон на тумбочке не смог пробиться сквозь ее сон, когда через час экран загорелся, и мобильник издал звук СМС-сообщения.

Скоро маленькая еврейская киска будет истекать кровью. Скоро…

Фабиан взял прихватку и вынул лазанью из духовки.

— Матильда, можешь подняться наверх и сказать маме и Тео, что ужин готов?

— Мм, — только и ответила Матильда, которая все еще злилась на него за то, что он стоял и подслушивал в подвале.

Он пытался убедить ее в том, что этой их Грете было наплевать на него. Он ведь даже не верил в духов, и слова «все, что вы знаете, — ошибочно» были просто ее способом сказать, что они либо неправильно поняли ее месяц назад, либо она сама в чем-то ошиблась и было не о чем беспокоиться.

Но она не купилась на его аргументы, и, честно говоря, он тоже не был уверен, что верил в них сам. Каким-то образом все время невозможно было избавиться от ощущения, что все это было крайне странно.

Все, что вы знаете, — ошибочно.

Его объяснение, что это просто случайный набор букв, также было лишено логики. А если это не так, то в чем же тогда дело?

Что у нас на ужин?

Он прочитал СМС от Теодора, ответил: Лазанья, и добавил: Ну же, спускайся. Будет очень вкусно. И компания хорошая:)

— Матильда, сходи и скажи маме.

— Боже, ну что ты меня дергаешь? Успокойся.

— Я совершенно спокоен, но еда ведь остывает.

Сейчас не голоден, обойдусь бутербродами попозже.

Текст сообщения был так типичен для сына. Небрежное пожатие плечами, чтобы показать, как мало его волнует все это.

Нет, Тео. Ты так не сделаешь, — быстро печатал он. Ты спустишься сюда и поужинаешь вместе с остальными членами твоей семьи. И ты сделаешь это сейчас.

— Если это так важно, почему бы тебе самому не подняться наверх? — сказала Матильда.

Я так не думаю. PS: может быть, уже немного поздно играть в авторитарного папу.

Не ответив, Фабиан вышел из кухни, в несколько шагов поднялся по лестнице и распахнул дверь.

— Кем ты себя, черт возьми, возомнил? — спросил он, направляясь к Теодору, который курил, сидя на столе у открытого окна. — И что мы говорили о курении? — Он выхватил сигарету изо рта сына и затушил ее о стол.

— А что мы говорили насчет стука в дверь? — Теодор выдохнул дым, словно ему было все равно, есть там Фабиан или нет.

— Думаешь, я не понимаю, что ты делаешь? А? Ты думаешь, я не вижу насквозь тебя и все твои маленькие игры теперь, когда мама на твоей стороне?

Теодор вздохнул.

— Похоже, ты считаешь, что можешь вести себя как угодно. Что все легко и просто потому, что мама не в состоянии думать обо всем этом и вступать в конфликт. Но дальше так не может продолжаться.

— Почему не может? О чем, черт возьми, ты говоришь?

— Об этом! Что, черт возьми, ты думаешь? — Фабиан развел руками. — Что ты сидишь здесь взаперти и, кажется, ничего не можешь делать, кроме как играть в компьютерные игры, жрать чипсы и все больше и больше набирать вес. Что ты даже не пытаешься спрятать сигареты, когда куришь. О той вони которая бьет прямо в нос, когда открываешь дверь и попадаешь в этот свинарник. Я говорю о тебе, Тео! О тебе и о том, что ты уже загибаешься от своего же образа несчастной жертвы.

— А. О̕кей. Ты закончил?

— Нет, не закончил. Даже не близко. И я хочу, чтобы ты смотрел на меня, когда я с тобой разговариваю. — Он схватил Теодора за подбородок и заставил его посмотреть ему в глаза. — На самом деле всему есть предел, и ты уже настолько перешел все мыслимые границы, что с меня хватит.

— Что ж, не рад за тебя.

— А за себя? За себя ты тоже не рад? Потому что отныне ты сам отвечаешь за последствия своего выбора.

— Какого моего выбора? Все дело как раз в том, что у меня не было выбора!

— У человека всегда есть выбор. И ты решил надеть капюшон и стать одним из них, вместо того чтобы прийти ко мне.

— К тебе?

— Да, ко мне! Тогда мы смогли бы арестовать их прежде, чем они отняли жизнь еще у одного человека.

— Кого, черт возьми, ты пытаешься обмануть? — Теодор вырвался из хватки Фабиана. — Как будто я когда-нибудь мог прийти к тебе и попросить о помощи.

Фабиан сделал несколько глубоких вдохов, пытаясь хоть как-то успокоиться.

— Возможно, это было наивно, но я всегда думал, что ты можешь прийти ко мне. И конечно это тяжело — услышать, что я ошибался. Что я вел себя неправильно, ведь на самом деле ты всегда должен чувствовать, что я рядом. Но в отличие от тебя, я могу, по крайней мере, сам отвечать за свои поступки ни в чем не обвиняя других. Это был мой выбор. Если бы у меня была возможность сделать что-то по-другому, то я изменил бы многое, поверь мне. Однако я могу повлиять на выбор, который делаю сейчас и буду делать в будущем. И один из пунктов заключается в том, что я решил попытаться стать хорошим и близким свои детям отцом. Может быть, уже слишком поздно. Но лучше поздно, чем никогда. Вот почему я продолжаю ворчать, что мы должны ужинать вместе. Именно поэтому я и стою здесь сейчас, хотя ты не хочешь меня видеть, к тому же меня тошнит от этой вони. Я также решил больше не признавать, что ты все глубже погружаешься в свою депрессию.

— Если у человека депрессия, то она либо есть, либо нет, — пожал плечами Теодор. — Нельзя просто решить, что она сейчас закончится, и так и будет.

— Нет, но всегда можно попытаться справиться с ней каким-то правильным образом, вместо того, чтобы просто притворяться, будто ничего не происходит.

— В смысле «правильным»? Нет ничего правильного в этом гребаном…

— Именно так оно и происходит, и начинается все с правды!

Теодор боролся с комом в горле, который становился все больше.

— А что потом? После того, как я все расскажу, — сказал он таким дрожащим голосом, что было неясно, выдержит ли он этот разговор дальше. — Что будет потом? Что будет со мной?

Фабиан взвесил свои слова, но не успел их произнести.

— Тео, никто не сидит с готовыми ответами и может точно сказать, что произойдет. Такого не бывает.

Фабиан обернулся и увидел, как в комнату вошла Соня.

— Папа хочет сказать, что вариантов просто нет.

— Но ты же сказала, что я не должен этого делать, если не хочу. Я сам решал, готов ли…

— Да, я знаю, что сказала это. Но я лежала и думала почти двое суток и пришла к выводу, что папа прав. Как бы нам этого ни хотелось, мы не сможем притворяться, что этого никогда не было. Все это будет преследовать тебя до тех пор, пока ты не разберешься с этим раз и навсегда.