– Моя дорогая, я знаю, но это ничего не меняет. – Голос у Джошуа был очень мягкий и нежный, а руки – теплые; он по-прежнему держал ее ладони в своих и смотрел на нее пристальным, немигающим взглядом. – Да, я знаю, что полиция меня подозревает, но у меня, по крайней мере, будет суд и возможность апеллировать. Тот же, кто убивает, Шарлотте этого шанса не предоставит.

– Да, – ответила тихо Кэролайн, – полагаю, что нет. Я скажу ей.

Филдинг улыбнулся, отпустил ее ладони и сразу же взял под руку.

– А теперь, может быть, мы отправимся куда-нибудь в приятное место и выпьем чаю? Мы бы смогли забыть весь мир с его опасностями и подозрениями, сегодняшний спектакль – и просто наслаждаться мирной беседой… Есть многое, о чем мы могли бы поговорить. – Он нежно увлек ее за собой. – Я только что прочел одну замечательную книгу о путях воображения. Совершенно невозможно сделать из нее пьесу, но она чрезвычайно обогатила меня. Вызывает разного рода мысли – и вопросы. Мне бы хотелось рассказать вам о ней, если можно, и узнать ваше мнение.

Кэролайн всецело отдалась радости момента. А почему бы и нет? Она так желала этой сладкой нежной близости, так хотела, чтобы та длилась вечно… Однако она была в достаточной степени реалисткой и понимала правоту свекрови: все это мечта, иллюзия, и пробуждение будет отрезвляющим и холодным. Однако это будет потом, а сейчас она, пока была возможность, отдавалась этой мечте всем сердцем.

– Ну разумеется, – улыбнулась в ответ Кэролайн, – пожалуйста, расскажите.

– Вы, мэм, уж давно ничего не говорите об этом убийстве, – пожаловалась Грейси на следующий день, когда они с Шарлоттой занимались хозяйственными делами на кухне. Грейси начищала ножи «Блестящим порошком фирмы Окли Веллингтона» – смесью корундового порошка и черного свинца, – а Шарлотта взяла на себя ложки и вилки, оттирая их домашним средством из воды, порошка и нашатырного спирта.

– Потому что пока мне не удалось узнать ничего нового, – объяснила Шарлотта с задумчивым лицом. – Мы знаем наверняка, что это не Аарон Годмен, но понятия не имеем, кто действительный убийца.

– Неужели мы таки ничегошеньки не знаем? – спросила Грейси, искоса, недоброжелательно рассматривая начищенный нож.

– Ну, кое-что нам, конечно, известно. – Шарлотта тоже усердно занималась своим делом. – Это человек, который знал, что Кингсли был в театре, и нарочно послал его на Фэрриерс-лейн. И потом, чтобы сделать такое с убитым, надо было очень его ненавидеть. – Шарлотта взяла чистую тряпочку, чтобы ложки блестели еще больше. – Но для убийцы было опасно оставаться на месте такого ужасающего преступления, хотя ярость и ненависть могли преобладать над чувством самосохранения.

– Вы уже говорили это, – с чувством ответила Грейси. – Но если бы я кого убила, то не стала бы слоняться вокруг да около и прибивать его к двери, что, надо думать, было нелегко! – Она опять взяла немного порошка из коробки на блюдце. – Я бы схватила ноги в руки и сбежала бы оттуда сразу, пока меня не застукали.

– Значит, это был человек, которого ненависть привела в такое исступление, что он согласен был рискнуть и, возможно, даже не думал об опасности быть схваченным, – заключила Шарлотта.

– Или же… – Грейси ожесточенно терла порошком лезвие, хотя то уже сияло, как солнце. – Или же какой-то тип хотел не то чтобы убить, а еще другого кого обвиноватить. И добился своего, раз повесили этого бедолагу Годмена.

– Но каким же образом то, что он распял Кингсли, бросило тень на Аарона Годмена? – спросила Шарлотта, передавая Грейси специальный, обтянутый бычьей кожей оселок.

– Ну, это чтобы все думали, будто распял его еврей, – резонно заметила Грейси.

– Но ведь никто из христиан никогда бы этого не сделал, правда?

– А может, и сделал! Может, он как раз этого и желал, ежели ненавидел евреев и хотел, чтобы их все ругали.

– Но почему все их так не любят? – Шарлотта сразу же вспомнила о Харриморах, предрассудках Ады и о том, что Девлину О’Нилу было известно о влюбленности Кингсли в еврейку Тамар Маколи. – Может, убийца ненавидел не только Блейна, но и вообще актеров из театра Пассмора и, когда убивал, хотел таким образом причинить кому-нибудь из них вред?

– Но вы сами-то этак не думаете, мэм? – спросила Грейси, пристально глядя на хозяйку. – Вы сами-то все еще думаете, что это мистер Филдинг, который нравится миссис Эллисон?

– Не знаю, Грейси, что и думать. Нет, это может быть и мистер О’Нил. И я даже отчасти этого хочу. Маме будет ужасно неприятно, если окажется, что это мистер Филдинг. Но если это не так… – Она вздохнула и решила промолчать.

– Зря вы так волнуетесь, мэм, – ответила Грейси, но ее худенькое личико выразило сильнейшую обеспокоенность, и ножи моментально были забыты. – Миссис Эллисон делает то, что хочет, и ни вы, ни хозяин ничем тут не поможете. Но я-то понимаю, каково вам, коли вы хотите узнать, кто убийца в этом деле. И я тоже об этом бесперечь думаю. – Она замолчала, уже не притворяясь, что работает, даже положила суконку и сосредоточенно уставилась на Шарлотту. – Тот парнишка, который сказал мистеру Блейну, что его ждут… Если бы хозяин смог с ним как следует поговорить, может, он и узнал бы чего о том мужчине, каков тот с виду. – Личико ее осветила надежда. – Те бродяги, которые стояли у костра, говорили, что это вроде мистер Годмен. Но ведь мальчишка-то, что он мог против взрослых, он ведь не мог с ними спорить и возражать, правда? И раз вы знаете, что это был не мистер Годмен, может, мальчишка теперь вспомнит что-нибудь полезное?

– Мистер Питт уже нашел его, – отвечала Шарлотта с холодной улыбкой, – и тот, боюсь, не сказал ничего такого полезного. Но сама мысль была хорошая.

– О! – И Грейси рьяно принялась опять чистить ножи, хотя лицо ее по-прежнему выражало глубокую задумчивость. За все оставшееся утро она не сказала почти ни слова, разве что иногда посматривала на Шарлотту, когда они начали чистить овощи к обеду.

– Вы завтра идете в театр с этими, как их, Хериморами?

– Да.

– Ну так вы будьте с ними поосторожнее, мэм! Если это все сделал мистер О’Нил, тогда он, значит, очень злой человек и ему наплевать на всех, кроме себя. И не спрашивайте его ни о чем и ни о ком.

– Да, я буду очень осторожна, – пообещала Шарлотта.

Но сердце у нее ушло в пятки и горло перехватило, словно она приблизилась к решению тайны, которая окажется очень страшной.

Питт не был в числе приглашенных в театр, и Шарлотта чувствовала себя виноватой, потому что спектакль обещал стать очень волнующим событием, а кроме того, она надеялась вытянуть какую-нибудь интересную информацию у Харриморов или О’Нила. Однако присутствие Томаса, конечно же, означало бы конец всяким разговорам – и в этот раз, и навсегда.

Так что в назначенный час они с Кэролайн двинулись вверх по широкой театральной лестнице вслед за Кэтлин, опирающейся на руку О’Нила, и Адой, тяжело повисшей на руке Проспера, который хотя и некрасиво хромал, но, по-видимому, не чувствовал неловкости или неприятных ощущений в больной ноге. Очевидно, причиной хромоты был какой-то врожденный недостаток, а не следствие болезни.