— Да.

— Кто?

— Собака.

После всех перипетий Янн очень долго боролся за то, чтобы Преследователя или Пресли, как мы его стали называть, оставили в нашей семье. Оказалось, что на Цварге нельзя иметь в качестве домашнего животного гиену. Всеми правдами и неправдами, а также своим дипломатическим статусом и «я принц Террасоры!» гиену разрешили оставить, но, чтобы не нервировать ветеринарные службы и прочие органы, в паспорте животного записали, что это крупная беспородная собака.

Понятия не имею, что бы я ответила, если бы офицеры попросили предъявить Пресли, так сказать, мордой, но, к счастью, именно в этот момент над нашими головами раздался характерный звук. Флаер Янна пролетел над домом и достаточно быстро — с первого раза — идеально запарковался на выделенном месте. Ещё через несколько секунд на ступенях крыльца показался Янн. Как всегда собранный и в чёрном костюме эмиссара, со значком на груди.

— Здравствуйте, — хором уважительно поздоровались полицейские. Фишер представился.

— Здравствуйте, — спокойно ответил Янн и обнял меня за талию. — Чем обязан? Почему вы пугаете мою жену?

— Простите, эмиссар, мы не пугаем, мы отрабатываем заявку… Видите ли, ваши соседи заявили, что в этих окрестностях двум чистокровным детям угрожает смертельная опасность.

— Да ну?!

Муж напрягся и прочертил шипом глубокую борозду на крыльце. Я знала, что это очень-очень плохой признак. Янн всегда сдерживается, но, если что-то касается меня или Амели с Жюлем, может превратиться в очень жёсткого мужчину. В такого, который одним ударом способен свалить паладина… Однажды его обвиняли в жестоком обращении со мной, и если сейчас он подумал, что кто-то обвиняет в плохом обращении с детьми…

— Дорогой, ты не совсем правильно всё понял! — Я поскорее положила ладонь на его локоть, успокаивая. — Кто-то из соседей утверждает, что видел недалеко от нашего дома помесь льва и леопарда. Представляешь?!

Плечи супруга мгновенно расслабились, а в карих глазах промелькнули смешинки.

— Не представляю. У нас всего лишь собака.

— Вот и я то же самое ответила господам! — Я всплеснула руками.

В этот момент в доме раздался громкий «бум-с».

— Я оладьи сделала. Наверное, Амели полезла за мёдом и уронила банку, — сказала на молчаливый взгляд Янна. — Извините, я пойду проверю.

Дети в доме за пару минут, конечно же, устроили бедлам. Банок на полу не валялось, зато был рассыпан сахар, и в воздухе отчётливо пахло жжёным кофе. Амели тихим шёпотом спорила с Жюлем.

— Это всё ты виноват!

— Нет, ты!

— Ты предложил приготовить кофе для папы и дяди Фабриса!

— Я ж не знал, что ты полезешь его сама варить! Я вообще-то предлагал рассказать маме, чтобы она сделала заранее.

— Жюль, ты дурак? Какой это сюрприз тогда будет, если она узнает, что дядя сегодня приедет?

Я хотела отругать детей, но на последней фразе поняла, что с трудом получается сдержать улыбку.

— Дети, вы что тут делаете?

Две темноволосые головки мигом повернулись ко мне. Жюль, родившийся на семнадцать минут позднее, вспыхнул как помидор и уткнулся взглядом в пол, скромно чиркая ещё пока мягким шипом кухонный паркет. Амели воинственно вскинула голову и посмотрела в глаза.

— Мы хотели приготовить кофе, но у Жюля слишком длинный хвост, и он всё испортил.

— Так, понятно, — вздохнула я. — Амели, принеси сюда робота-пылесоса. Жюль, снимай турку с плиты. Судя по запаху, её теперь отмывать надо.

— Ой!!! — Сын рванул к турке, схватил за ручку и тут же сунул в раковину, а дочь, негодуя, что у уборочной техники должен быть ночной обход первого этажа, всё-таки направила стопы в сторону подсобки.

Соприкоснувшаяся с туркой вода зашипела, и Жюль взял губку, чтобы полностью отмыть посуду. Я сложила руки на груди и опёрлась на косяк, стараясь сохранить всю свою невозмутимость и не броситься на помощь сыну, который так себе справлялся с заданием. Когда Амели было пять, я разрешила дочери полностью самостоятельно разобрать посудомойку. Естественно, Жюля я не звала, так как на Террасоре мужчины не заходят на кухню. Однако вечером дочь вздумала похвастаться достижением перед папой, и… Янн пришёл в негодование, что Жюль тоже не разбирал посудомойку.

«Но он же мальчик и наследник! А кухня — это женское дело», — возразила я.

«И что? Ты хочешь, чтобы мой сын вырос как мужчины с твоей родины, не считающиеся с женским трудом, или как достойный цварг, который может сам себя обслужить, приготовить еду, постирать бельё и не умереть от унижения, если придётся самому помыть пол?» — Янн выгнул бровь, намекая на наше знакомство, а я растерялась.

Я никогда не думала о детях в таком ключе… Оказалось, что мало выучить язык, местные законы, пройти школу для леди, научиться владеть эмоциями и начать разбираться в технике. Надо изменить в себе что-то куда более глубокое.

— Мам! — Жюль вопросом вывел меня из воспоминаний о прошлом.

— Да?

— Скажи, а у меня очень длинный хвост?

— У тебя отличный хвост, Жюль!

— А Амели дразнится, что я им постоянно что-то задеваю…

— У цваргинь нет хвостов.

— Это да… — вздохнул сын, неловко споласкивая турку. — Но Алиска тоже дразнится, что хвост несуразно длинный и это некрасиво.

Я вздохнула, прекрасно понимая, что эта девочка из класса давно нравится моему сыну.

— Жюль, послушай… мы все разные по внешности. У меня вон вообще шипы из рук могут вырастать, когда волнуюсь, ты же знаешь.

Он сосредоточенно кивнул.

— Хвосты мальчикам даны, чтобы защищать девочек. Твой папа однажды спас меня и отвоевал у другого мальчика благодаря очень длинному и гибкому хвосту. Ты ещё научишься им ловко управлять, как твой папа.

— Правда? А Алиса говорит, что раз у меня мама не цваргиня, то я никогда не подружусь со своим хвостом, и рога у меня не вырастут.

— Она говорит неправду. У тебя прекрасный хвост, и резонаторы тоже скоро вырастут. Помнишь, что сказал док на последнем приёме?

— То, что чешется голова, — это хороший знак. Значит, рога формируются, — тихо буркнул сын.

— Вот. Ты вырастешь сильным, ловким и красивым, совсем как папа.

— И так же круто буду водить гравибайк? — Глаза сына наконец-то заблестели, а я улыбнулась.

— Ну конечно! И девочек, которые будут восхищаться твоим хвостом и резонаторами, будет очень много. —