взгляды на Эсфирь. То, каким голосом она сказала это — заставило всех единовременно стушеваться. Так звучала настоящая ненависть.

— Я не собираюсь сейчас вступать с тобой в полемику, инсанис, — сдержанно произносит король, но желваки, зашедшие за скулы, с потрохами выдают раздражение.

«Ради Хаоса, хотя бы сейчас, прекрати раздувать конфликт из ничего!»

— Плевать ты хотел на традиции. Плевать ты хотел на всё, что идёт в разрез с твоим мнением. Плевать тебе на угрозы твоей расчудесной стране, и на Брайтона тебе плевать с высокой колокольни. Если бы ты нашёл в этом выгоду — Узурпаторы уже были бы разгромлены, а мой брат сидел бы на своём троне!

Эсфирь даже с места не тронулась, смотрела в одну точку — на свои руки, что покрывались копотью от той силы, которую она сдерживала.

— Эффи-Лу, ты не права. Я тоже переживаю за брата, не меньше твоего, если бы всё было так просто, думаешь, сидели бы мы здесь? — Паскаль хочет подойти к сестре, но натыкается на убийственный взгляд. — Политика — это хитрость, ум и выжидание, а военная политика выкручивает это всё до небывалых размеров.

— Эсфирь… — тихо начинает Себастьян, но прерывается.

Видар величественно поднимается из-за стола, резким движением поправляя камзол. На лицо падает тень праведного гнева.

Изекиль медленно переводит настороженный взгляд на брата, а тот, в свою очередь, на Себастьяна. Все трое знали, что так выглядит ярость.

— Завтра мы сыграем свадьбу, — уголки губ Видара приподнимаются в гадкой улыбочке. — У меня всё готово. Будут присутствовать Короли Второй и Четвёртой Тэрры. Всё пройдёт так, как мы обсудили с тобой, Паскаль, — холодно кидает Видар. — После свадьбы мы запросим помощь, как того требуюттрадиции. Ускорим события только в том случае, если малварского короля нам начнут присылатьпо частям. А теперь идите и готовьтесь. Завтра нас ждёт великий праздник.

Эсфирь глубоко дышит, лишь бы не заорать во всё горло, как именно она ненавидит его.

— Но, Видар… — Изекиль пытается вернуть разговор в русло подсчитывания рисков.

По правде, она могла бы за эту ночь разведать обстановку. Но король запрещал, заставляя её и Файялла распускать слухи о «страшной судьбе Верховной».

— Вон отсюда. Все. — Видар переводит затуманенный взгляд на Эсфирь. — Кроме тебя, разумеется.

Все послушно поднимаются со своих мест, кивают в знак почёта и буквально растворяются за закрывающимися дверьми.

Эсфирь демонстративно закатывает глаза, всё ещё крепко держа руки. Её злость пропитывала каждую тэррлию кабинета. Она не знала, кого ненавидела больше: себя или его.

— Я не хочу, чтобы наш с тобой диалог, как обычно, перетёк в негласную войну.

Видар на удивление старался сдерживать себя. Старался не повышать голоса, не разжигать скандала, не призывать магию душ, чтобы она подчинилась.

Хотя, сколько бы проблем это могло решить за раз! Страшно даже думать…

— Конечно, тебе куда привычнее, когда наши диалоги перетекают в горизонтальное положение, — сверкает глазами Эсфирь.

Ей до безумия хочется призвать Идриса. Для того, чтобы защитил. Для того, чтобы не бояться умереть от руки короля.

— Возможно, — Видар кривит губы в ухмылке. — Иногда мне даже кажется, что это чья-то весьма неудачная шутка.

— О, ты бы здорово повеселился, узнав, чьяэта шутка, — с губ ведьмы срывается нездоровый смех.

— Я говорю в первый и последний раз, инсанис, и больше к этому не вернусь. Услышь меня и прекрати злиться, словно маленький людской ребёнок. Я не собираюсь бросаться в огонь ради демон знает кого. Если это повысит твою значимость в моей Тэрре, то я собираюсь защищать лишь тебя. Потому что ты — могущество, сильное оружие, которое должно остаться на моей стороне. Моя выгодав этой игре, если на то пошло, уяснила? Если бы они не потребовали тебя — я бы и пальцем не шевельнул ради твоего брата.

Эсфирь медленно поднимается с кресла — внешне ни разу не дрогнувшая, безразличная и равнодушная, но внутренне — истекающая от безумного количества ран, уставшая, молящая о помощи. Она подходит к Видару, молча протягивая ему руки, что обуглились до запястья.

— Смотри, как я ненавижу тебя, — тихий голос заставляет его сердце зайтись уродливыми трещинами, да с такой болью, которой Видар не ожидал.

Он прикладывает невероятное усилие, чтобы улыбка вышла безмятежной.

Заслужил. Несомненно, заслужил. За всё, что делал с ней. За всю боль, которую причинил как морально, так и физически. Теперь пришла её очередь дробить сердце на мелкие осколки, и он с достоинством принимал блистательные попытки.

От признания ведьмы стало даже легче. Своим видом Видар отвечал за каждое слово и взгляд, что когда-то был адресован рыжеволосой ярости напротив. Он знал, что произошедшее с ним, те потаённые желания, что питали сердце — всё это изначально существовало на грани с реальностью, и он, как мог, эту реальность отдалял. Он вообще не должен к ней ничего чувствовать, и уж точно — не желал тонуть в её глазах, захлёбываясь поломанными чувствами.

Но он чувствовал, тонул, захлёбывался. И ненавидел себя за это даже больше, чем её.

— Приходи с такими заявлениями, когда почернеешь вместе со своей демоновой Малвармой, — взгляд Видара сверкает жёсткостью, неотрывно следя за разноцветными радужками.

Там поднялись полчища демонов и ведьм. И все они хотели наброситься на него — пытать, издеваться, чтобы в конце лишить жизни.

Единственное, что он мог — защищаться сам и защищать её. Но об искренности последнего намерения ей не обязательно знать. Пусть думает, что он ненавидит так сильно, что может в любой момент вышвырнуть за порог. Может, тогда ему станет легче смотреть в её глаза без желания отвести свои.

— Надеюсь, что когда ты искренне кого-нибудь полюбишь, то тебя не будет ждать участь твоего расчудесного Каина. И ты потеряешь свою Лилит, забыв покой на вечность. Я не буду мстить тебе или делать твою жизнь хуже. Я просто хочу, нет, искренне желаю, чтобы каждый день был для тебя хуже прежнего, а последний — хуже всех.

— Ты буквально описала мою жизнь, но надеюсь, что это не проклятие, а то тогда нам обоим придётся не сладко. Я ещё первое не успел отбить до конца, — ухмыляется Видар.

— Что?

Казалось, ещё немного и она набросится на него, чтобы раз и навсегда погасить нахальный блеск холодных глаз.

Его скулы напрягаются. Видар молча расстёгивает камзол.

— Что ты так смотришь? Я начинаю переводить наш разговор в горизонтальное положение. Ты тоже не стой деревом, я же всё-таки не молния.

— Клянусь Пандемонием, я сверну тебе…

Но договорить ведьме не удаётся. Она прерывается на полуслове, стараясь изо всех сил потушить