—      Не слыхивал! Не слыхивал! Да за что же вас так пожаловали?

Временщик не смел сказать «за заслуги» и смущенно бормотал что-то о «милостях и угождениях».

—      Прошка! — закричал Суворов. — Поди сюда, дуралей, поди, учись мне угождать! Я тебя пожалую: видишь, как награждают, кто угождать умеет!

Явился к Суворову и его мучитель Николев. Такая бестактность застигла фельдмаршала врасплох. Он выбежал ему навстречу, кланяясь чуть не в ноги:

—      Куда мне посадить такого великого, такого знатного человека! Это первый мой благодетель! Прошка, посади его выше всех!

Прохор взмостил стул на диван и при громком смехе присутствующих заставил усесться на это «высокое» место.

Среди приближенных императора Суворов выделил умного и честолюбивого Ф. В. Ростопчина, начальника департамента, первоприсутствующего в Коллегии иностранных дел и генерал-адъютанта. С ним делился славный полководец своими планами войны, давал характеристики австрийским и французским генералам, не переставая и тут шутить. Однажды посреди важного разговора фельдмаршал вдруг запел петухом.

—      Как это можно! — воскликнул Ростопчин.

—      Поживи с мое, — отвечал Суворов, — запоешь и курицей!

«Трех смелых людей знал я в свете», — говорил полководец. Ростопчин спросил их имена.

—      Курций, Долгорукий да староста Антон: один бесстрашно бросился в пропасть, другой не боялся говорить царю правду, а третий ходил на медведя...

Афоризмы Суворова мгновенно разлетались по Петербургу, увеличивая восторг публики. За фельдмаршалом на улицах теснились толпы, народ выражал ему уважение самым разнообразным способом. Отовсюду являлись старые знакомые по славным победам, желавшие служить с ним. Не было конца ликованию солдат экспедиционного корпуса Германа, прослышавших, что Суворов призван командовать ими.

Противник, с которым предстояло померяться силою, далеко превосходил не только турок, но и пруссаков и австрийцев, что он уже доказал на полях сражений. В ответ на усилия феодально-монархической коалиции задушить буржуазную республику французская армия в 1793 году сама перешла границы, устанавливая в завоеванных землях новое, республиканское правление. К 1799 году Голландия стала называться Батавской республикой, Швейцария — Гельветической, в Италии, раздробленной на множество карликовых государств, появились Пьемонт на месте Сардинского королевства, республики Цизальпинская с центром в Милане, Лигурийская и Парфенопейская, сменившая Неаполитанское королевство.

Однако чем далее в чужие пределы проникали французские войска, тем заметнее менялся самый характер войны, которая переставала быть для Франции оборонительной и превращалась в захватническую. Этот процесс окончательно завершился во времена завоевательных кампаний империи Наполеона, в начале XIX века.

Французская армия была необычайно сильна организационно. Молодые и честолюбивые генералы революционизировали самую тактику ведения боя, используя густые стрелковые цепи и колонны. Французский солдат в совершенстве владел холодным оружием. Придерживавшиеся мертворутинной линейной системы пруссаки и австрийцы жаловались, что «при обыкновенном течении вещей» французы были бы побеждены, но они всегда прорываются «со страшной силой», как «бурный поток». После смерти австрийского командующего в Италии, двадцатишестилетнего принца Оранского, мнение всех было единодушным — лишь Суворов сможет противостоять напору французских войск.

Однако, согласившись на предложение союзников, Павел I тогда же отправил тайный рескрипт генерал-лейтенанту Герману:

«Венский двор просил меня, чтобы поручить фельдмаршалу графу Суворову-Рымникскому начальство над союзными войсками в Италии. Я послал за ним, предваряя вас, что если он примет начальство, то вы должны во время его командования наблюдать за его предприятиями, которые могли бы служить ко вреду войск и общего дела, когда он будет слишком увлечен своим воображением, могущим заставить его забыть все на свете. И так хотя он стар, чтобы быть Телемаком, но не менее того, вы будете ментором, коего советы и мнения должны умерять порывы и отвагу воина, поседевшего под лаврами».

Герман взялся за щекотливое поручение без колебаний, в наивной самонадеянности полагая, что и в самом деле укротит беспокойного фельдмаршала своей немецкой методой. Его бесславное командование русским корпусом в Голландии доказало впоследствии, как мало годился он в соперники революционным генералам: корпус был разгромлен, а сам Герман оказался в плену. Еще менее подходил он для роли суворовского ментора.

Проведя в Петербурге около двух недель, великий полководец выехал в последних числах февраля в Вену, двигаясь довольно медленно, так как здоровье его заметно расстроилось уже в Кончанском. На пути Суворова была Митава, где проживал тогда герцог Прованский, принявший впоследствии имя Людовика XVIII.

2

Еще недавно будущее рисовалось последнему из Бурбонов в самом мрачном свете. После своего бегства из Франции герцог Прованский, по собственным словам, вел «кочевую жизнь авантюриста». После долгих скитаний он получил приглашение Павла I поселиться в России.

Герцогу был назначен для жительства митавский дворец, некогда принадлежавший временщику Анны Иоанновны Бирону. Правда, прибыв со своей свитой в столицу Курляндии, претендент нашел дворец в ужасном состоянии: часть огромного здания пострадала от пожара, меблированы были лишь покои для него самого и герцога Ангулемского, зато негде оказалось разместить слуг и телохранителей-гвардейцев. Обещанная ему пенсия не поступала из Петербурга несколько месяцев. Герцог глядел на голые стены, слушал рассказы о былом великолепии митавского дворца, где когда-то имелась комната, вымощенная поставленными на ребро рублевиками, и терпеливо ждал.

1799 год пробудил в изгнаннике надежды на лучшее будущее. После обеда, следя по обыкновению за партией в триктрак или шахматы, герцог Прованский рассуждал о последствиях монархической коалиции, о странном характере Павла I, к которому будто бы, как к Гамлету Шекспира, является тень его отца, или уходил в кабинет писать напыщенные воззвания европейским государям.

Как и вся Митава, его двор жил слухами о едущем через столицу Курляндии знаменитом фельдмаршале.

С утра в резиденции Суворова собралась толпа желающих ему представиться. Когда пробило восемь часов, отворились двери в залу, появилась щуплая фигура в одной нижней рубахе, голосом Суворова сказала: «Фельдмаршал сейчас выйдет!» — и скрылась. Почти тотчас же он вышел снова, но уже в зеленом, расшитом бриллиантами по швам мундире и многочисленных орденах. Скорость, с которой он облачился, имела цель опровергнуть слухи о старости и дряхлости полководца.

После приема Суворов, сопровождаемый множеством горожан, прошелся по улицам и посетил гауптвахту. Заметив, что караулу принесен обед, фельдмаршал сел вместе с солдатами и с большим аппетитом поел каши, а затем, как было условлено, поехал к претенденту на французский престол.

В четырехугольном внутреннем дворе Суворова уже ожидал почетный караул гвардейцев-телохранителей претендента. В приемной зале собралась вся свита — герцог Ангулемский, графы д’Аваре и де Гиш, капитан королевских мушкетеров граф де Коссе, многочисленные министры — министры без министерств! — рекетмейстеры, камер- юнкеры, придворные духовники. Претендент на корону Франции уж шел Суворову навстречу, отметив про себя худобу генерала, его