– Саблю Княжичу верни, пускай татар сибирских ею рубит, у него это ловко получается.

– Как прикажешь, надежа-государь, – без особых сожалений ответил Митька.

Иван Васильевич тяжело вздохнул. Опираясь на Борискино плечо, он шаркающей, старческой походкой вышел из застенка.

Прощенные ослушники стояли неподалеку от крыльца, ожидая, когда товарищи подадут им коней. Стоял, верней, один Кольцо. Княжич, словно вусмерть пьяный, повис у него на руке.

– Иван, – окликнул атамана царь. – А про попа-то мы совсем забыли.

– Не печалься понапрасну, государь, в другой раз священника отыщем, а покуда побратим сгодится. Он все молитвы знает, как-никак поповский сын, – насмешливо заверил Ванька-старший.

«Поповский, говоришь. А не твоей ли блудницысестрицы это выродок, неспроста ты так о нем печешься», – подумал Иван Васильевич, а вслух сурово пригрозил:

– В другой раз я вам, охальникам, обоим головы сниму, – видать, ему не очень-то понравилось, что Кольцо определил в отцы святые преданного анафеме Княжича.

К счастью, в это время подъехали казаки и Трубецкой на Ванькином Татарине.

– Езжай, покуда я не передумал, да смотри, Иван, о деле помни. Знаю вас, разбойников, доберетесь до вина, обо всем на свете позабудете. Придется вам потом в своей Сибири заместо хлеба локти кусать. И знай, чернявый черт, с тебя особый спрос – как с этим херувимом, цацкаться не буду, за все спрошу еще при этой жизни.

Отдавая – Княжичу булат, Митька доверительно шепнул:

– Забирай свое оружие в целости-сохранности, кинжал да пистолеты там, в седельной суме лежат.

– Благодарствую, – не глядя на него, промолвил Ванька и, взобравшись с помощью Кольцо в седло, добавил отрешенно: – Прощай.

– Ты прощаться-то не торопись, наверняка еще свидимся, – заверил юный князь.

Расставшись с казаками, он вернулся к своему повелителю:

– Может быть, прикажешь, государь, коня подать?

– Не надо, так дойду, – ответил тот, направляясь восвояси. У великокняжеских палат Иван Васильевич остановился. Взглянув на Годунова с Трубецким, он строго приказал:

– Нечего за мной хвостом таскаться, ступайте по своим делам, я один побыть желаю.

Когда наперсники поспешно удалились, грозный царь поднялся на крыльцо и посмотрел на покидающих кремль станичников. Тоскливо было на душе у властителя державы православной. Встреча с лихими побратимами не прошла бесследно даже для его давно окаменевшего сердца.

– Сейчас на радостях напьются, потом в Сибирь поедут с татарвою воевать, сгинут там, в бою неравном, и прямиком на небеса отправятся. До чего ж у молодцев все в жизни просто да легко. Ни богатства с властью им не надобно, и без них умеют быть счастливыми, – с завистью подумал Грозный-царь.

Ему вдруг жутко захотелось вместе с отчаюгамиказаками сразиться с нехристями и под свист клинков да пуль со стрелами уйти в небытие. А тоскливо было от того, что всемогущий государь прекрасно понимал – никогда не сможет он сделать этого. И даже не из трусости. Простонапросто, в отличие от Княжича с Кольцо, для которых власть, скорей, обуза, нежели радость, Иван Грозный без власти никто, так, пустое место, вроде Степки Болховского да Ваньки Глухова. Ради власти государь готов был поступиться даже спасением души.

– Ладно, хватит попусту душу травить. Ванька – вор и тот вон понимает, что каждому свое, – попытался успокоить самого себя Иван Васильевич. – А за станичников надо взяться всерьез. Не на одном Дону, по всем границам следует обзавестись казачьим воинством. Пущай мою державу охраняют да соседей подлых в страхе держат. И как я раньше не додумался до этого, им же, в отличие от стрельцов, даже платить не надобно. Сами все, что нужно, у поганых иноверцев отнимут. Чуток прикармливать, конечно, буду, чтоб совсем от рук-то не отбились.

Государь, конечно же, не думал не гадал, что его мудрое решение воплотится в жизнь аж через двести лет и совсем уж при другом правителе Святой Руси. А как бы он, наверно, удивился, узнав, что правитель этот будет бабой, да еще немецких кровей в придачу, правда, с благозвучным русским именем Катя-Катерина.

45

– Лучше брось, Демьян, сию дурацкую затею. Писать доносы хорошо лишь на того, кто в опале пребывает, а казаки нынче в такой чести, что как бы против нас самих писанина твоя не обернулась, – с сожалением промолвил Бегич и, скомкав Демкину цидулку, поднес ее к пламени свечи.

– Тебе видней, – пожал плечами приказчик Строгановых, с явным сожалением глядя, как огонь обращает в пепел творение его подлых рук. – Мне-то что, я лишь по старой дружбе за честь твою хотел вступиться.

– Я-то тут при чем? – не на шутку удивился сотник.

– Ну ежели вам, Евлампий Силантьевич, не в обиду, что жена ваша любезная Мария с казачьим атаманом баловалась, тогда, пожалуй, ни при чем, – паскудно усмехнулся Демьян.

– Врешь, собака, – Бегич вдарил кулаком о стол и потянулся к жидкой бороденке доброжелателя.

– Может быть, и вру, – равнодушно согласился тот, на всякий случай отодвигаясь подальше от обманутого мужа. – Я им свечку не держал. Только как-то странно получается – атаман-то всех гостей повыгнал и с Марией на всю ночь наедине остался. К чему бы это?

– Сергуньку, сына расспрошу, он при Машке неотлучно находился, – трясясь, как в лихорадке, сказал Бегич.

– Конечно, расспроси, еще у Федора-десятника, вон, справься о своей супружнице, тот тоже глаз с нее не сводит.

– То-то она, сука такая благостная, из плену воротилась. Меня за то, что бросил их на произвол судьбы, ни единым словом не упрекнула, – злобно прошипел Евлашка и тут же осведомился: – А ты имя атамана этого, случаем, не знаешь?

– Как не знать, о нем теперя вся Москва талдычит. Это тот самый Ванька Княжич, который Одоевского убил, а государь его помиловал. В застенке малость подержал да с миром отпустил. Вот я и хотел его вину усугубить доносом, – пояснил Демьян.

– Княжич! – аж позеленев от ярости, Евлампий вскочил из-за стола. Сокрушенно качая головою, он простонал в бессильной злобе. – Опять ты мне дорогу перешел, белый черт.

– Да ты, никак, уже встречался с ним? – ухмыльнулся соглядатай.

– Встречался, только этот гад заговоренный увернулся от пули моей. Ну ничего, более такого не случится, при первой же возможности его убью.

– Вряд ли она тебе представится. Казаки со дня на день обратно в Сибирь уходят, – глумливо заявил Демьян.

Однако сотник даже не заметил очередной издевки подлеца-приятеля и с превеликим изумленьем вопросил:

– Как же он сумел царевой кары избежать? Это же неслыханное дело, чтоб ослушник живым из лап Ивана Васильевича вырвался.

– Говорят, его дружок, разбойный атаман Кольцо, выкупил.

– Да неужели можно самого царя подкупить? – засомневался Бегич.