«Но даже если в пьесе тебе отведены две строчки, ты должен произнести их так, чтобы зал провожал тебя с овациями», – вспомнился мне недавний совет все того же Фойерена Алентанса.

О Йерлинго Гудьире было хорошо известно в городе – по крайней мере в заинтересованной его части. Цесситские аристократы обращались к нему за охотничьими ружьями, главари разномастных банд просили о легких и бесшумных пистолетах, представители государств заказывали партии штуцеров. Как уже знал Хитрец, отнюдь не каждый аристократ мог рассчитывать на согласие Гудьира, а что влияло на его положительный ответ, оставалось тайной.

И раз уж такие важные персоны не могли заручиться его поддержкой наверняка, для меня оставалось загадкой, почему Фойерен, собираясь к нему на встречу, не потрудился хотя бы надеть костюм. У Хитреца, очевидно, водились деньги, но при этом он имел привычку одеваться если не как голодранец, то согласно моде низшего слоя среднего класса – самого разномастного общества, которого принесло с собою девятое столетие. Потрепанное темно-синее пальто, неопределенного происхождения брюки, светло-серая рубашка, умбровый жилет, видавший виды шарф и большие кожаные перчатки – таким был в тот день костюм Фойерена.

О Гудьире же говорили, что тот был высок, широкоплеч, благообразно полон и обладал донельзя приятным лицом. Строго говоря, всем своим видом мастер вызывал доверие. В основном он унаследовал черты своей изящной матери-цесситки и мало чем напоминал отца-мансура, но в том, что среди предков его затерялись Песчаные Странники, никто бы не усомнился. По слухам, Йерлинго носил модные очки, за которыми прятались миндалевидные серые глаза, и модную, коротко стриженную бородку. Скоро ему должно было исполниться сорок восемь лет.

После десятиминутного ожидания нас пригласили пройти в комнату, – и первым, за что здесь зацепился глаз, стали ее нестандартные размеры. Комната оказалась намного больше кабинета богатого дома, но куда меньше залы. Даже внутреннее убранство ее представляло собой нечто среднее между кабинетом и гостиной.

Второй вещью, которая бросала здесь вызов обыденности, стала огромная металлическая арахнида, прикрепленная на стену чуть поодаль от стола Гудьира. Птицеед был составлен из тысяч идеально прилаженных друг к другу деталек – чтобы обнаружить это, нам хватило и беглого взгляда. Детальки эти повторяли паучьи анатомические особенности. Шесть длинных лап могли вращаться при помощи подшипников и механизмов ротации; но две мощные хелицеры глядели на нас настоящими пистолетами. В какую-то секунду мне привиделось даже, что механическое чудовище шевельнулось – дернуло металлической челюстью.

Мастер Йерлинго царственно восседал за рабочим столом; когда мы вошли, он оторвал голову от бумаг. Нам повезло: сегодня он не трудился в кузне, как это делал большую часть недели, а сводил финансы.

Завидев гостей, хозяин Оружейного дома расплылся в широкой улыбке, отчего его пухлые щеки стали казаться еще больше и еще круглее. Если бы не этот оскал, Гудьира можно было бы назвать благородным месье, однако благородство и благопристойность часто сравнивают с холодом, а Гудьир был пропитан горячим духом кузнечного горна.

– Фойеренгер Алентанс, – назвался Хитрец, не дожидаясь, пока ему официально дадут слово. Затем он кивнул в мою сторону и продолжил на плохом эсналуро: – А это моя переводчица, мадемуазель Келаи Васбегард.

Йерлинго, явно привычный к выведению людей на чистую воду, пробежался по нашим лицам хватким оценивающим взглядом. В тот же миг в мое кольцо с обсидианом, превратившееся в раскаленный жернов, будто специально, чтобы поглумиться, подсыпали еще углей.

– И вы думаете, что я не узнал бы Ядовитого человека под этой не слишком искусной магией? – указывая на меня пальцем, строгим тоном спросил Гудьир.

– Поверьте, маска была надета на мою спутницу отнюдь не для визита к вам, – ничуть не смутился Хитрец. – Ибо для одного дела это слишком дорогое удовольствие.

Умению Фойерена производить куртуазно-равнодушные ответы мог позавидовать любой политик, от мэра самого захолустного городишки и до Его Императорского Величества.

– О да, не сомневаюсь! – захохотал Гудьир. – Вы нарушили колдовские запреты виною слишком важных причин! Но оставим это. Лучше расскажи-ка о себе, Фойерен Алентанс. Уж не тот ли ты Хитрец, что устранил одного из моих любимых клиентов?

Похоже, Йерлинго если и не знал, то догадывался обо всем на свете. Об этом свидетельствовали его умный, проницательный взгляд, сметливость, поставленная речь. Пока синьор Гудьир говорил, его пухлые пальцы чуть слышно барабанили по столу, и мне трудно было поверить, что именно эти неказистые руки ковали лучшее оружие в Империи Цесс.

К большему удивлению, оружейник пользовался парфюмом. В последнем угадывались ароматы коричного листа, померанца и лиметты, и запах этот щедро распространялся на всю комнату.

– Вы, очевидно, подразумеваете Альконе Эрмелини, – велеречиво заговорил Фойерен о «любимом» покупателе цесситского мастера. – Да, я избавился от него, и потому приношу вам свои извинения. Однако вместо упущенного клиента я рекомендую вам нового – себя.

– Весьма заманчивое предложение! Но зачем мне такая кандидатура, если ты, очевидно, теряешь хватку, – иллюстрируя собственные слова, Гудьир указал на загипсованную ногу Фойерена.

– Именно поэтому я и надеюсь на сотрудничество, – Хитрец отчаянно пытался держать нос по ветру, и это получалось у него, увы, с переменным успехом.

И сейчас он совершил оплошность: ведь Йерлинго был весьма проворным собеседником.

– Ха! Мы же в государстве, где ничего не работает и никому нет до сего дела! У нас все пущено на самотек. Но разве этого мало, чтобы провернуть здесь свои дела? – усмехнулся Гудьир, властно разведя руками.

– Пожалуй.

– А известно ли тебе, – продолжал свои остроты мастер, – сколько длятся переговоры у Песчаных Странников?

– Две недели, – так уверенно отозвался Фойерен, будто ему уже приходилось вести дела с мансурами.

– Верно. Это особенность моей нации – тщательно обговаривать детали контракта. Но у тебя ведь нет такого времени, верно? Поэтому мы поступим как цесситы, ведь не обязательно же всегда и во всем быть мансуром. Решим все быстро и без лишних сантиментов.

Фойерен покорно кивнул, однако в мыслях его бесчинствовала подозрительность. Каким бы надежным ни выглядел Йерлинго, с Хитрецом он говорил слишком хлестко и слишком вкрадчиво.

– Тогда потрудитесь объяснить мне свою просьбу, – распорядился меж тем синьор Гудьир.

Ничего более Хитрец поведать на цесситском наречии не мог. Он продолжил на одельтерском, а я подхватила его слова и пересказывала на эсналуро все, о чем говорил Фойерен: о поиске четы Дуакронов, о найденных в Этидо жертвах и о международном скандале. О том, что встреча с Дезире и его женой окажется судьбоносной для целой империи.

Оружейный мастер слушал внимательно, вдумчиво, но не кивал и, когда месье Алентанс закончил (и вместе с этим завершился мой перевод), изрек: