Соромно.

Он же… глядит? Так за всеми глядит. И за мною, и за Ильюшкой, и за Жученем разгулявшимся… ведь не скажешь же, что в Лойко влюбленный. А после и вовсе из-за стола вышел.

Куда?

Не знаю… в хороводах видала… а потом и вовсе исчез. И оттого мне сделалося неприятственно, ажно в грудях заняло.

— На от, — бабка рюмку малиновой настойки сунула. — Эх, дурная ты девка, Зослава…

А то я не ведаю.

Настоечка была сладкою, а угри копченые, которых тетка Алевтина за ради этакого случаю из погребов потянула, солеными. Самое оно, чтоб сердце девичье, до сроку разбереженное, успокоить.

Ушел? Пускай. Силком мил не будешь. И… ежели Божинею суждено мне свою половину найти, то найду… постараюся.

Так мы и сидели, после, конечно, пошли с бабкою до хаты, Станька ужо спала, куклу тряпичную обнявши.

— Дичится еще, — сказала бабка, Станьку по волосам погладивши. Та сквозь сон затихла, сжалась. — Несладко ей у боярыни было, ну да позабудется… а ты давай, сказывай, да все как есть.

И что тут делать было?

Сказала.

Что смогла по-за клятвою, то и сказала. А чего не смогла, об том бабка сама дошла. Она у меня головастая.

— Эх, Зослава, Зослава. — Она головою покачала. — Не было нам печали… и вправду не стоило тебя в столицу слать, да я, дура старая, решила, что так оно лучше будет. Но ничего, перетрется-перемелется — мука будет. А с нее и блинцов напечем.

И обняла меня.

Я-то, часом, думала, что заругается бабка, забранится, а то и перетянет рушником, оттого вдруг и больно стало видеть ее такою, опечаленною. Будто бы я виноватая в чем.

— Ложися спать, — велела она мне, — утро вечера мудреней.

Может, оно и так, но поутряни явился нарочный из усадьбы, с приглашением, стало быть…

Не было мне заботы.

Про боярыню нашую след сказать, что женщина она сурьезная. И пущай лишилася что мужа, что сынов, но горе не одолело ее, иссушило только.

Про нее всякое баили.

И что хозяйствие ведет она крепкою рукою, самолично, хоть бы и предлагали ей помощь, да ведала боярыня — с этаких помогатых, из бедных родичей взятых, больше вреда, нежели пользы. И что в хозяйствии этом она каждую корову в морду знает, да что там коровы, кур с гусаками и тех считает самолично, не брезгуя на птичий двор заглянуть. Что строга она с холопами. И спрашивает крепко. И коль положено по Правде, то свое возьмет, зато и на чужое спокушаться не станет.

Небось, когда пару годочков тому полыхнули Серпюхи, которые под усадьбою ея числятся, так боярыня самолично приезжала глядеть да со старостою убытки считала. А после выделила ему рублей золотом на скотину, да лес брать дозволила невозбранно. И зерном сподмогнула. И тех, кто сиротами остался, в усадьбу забрала… правда, те рубли, как отстроилися, пришлося податями возвращать, но так оно и верно — за просто так никто ныне и грошика медного не кинет.

В Барсуках боярыня Юрсупова бывала редко, об чем дядька Панас нисколько не печалился, зато наши к усадьбе ездили частенько, что молоко торговать на боярскую маслобойню, что кур иль яйца. Возили полотно красить, да жбаны глиняные, миски, репу с морквой, яблыки, мед, чего было, то и везли… цену давали честную.

Сами покупали веревки конопляные, тонкое сукно, зерно пшеничное в неурожайный год, а то и муку, когда случалася нужда. Теляток иль куранят, ежели кто желал особое породы, но тех-то боярыня торговала лишь курочками да телочками, а быков при себе держала, блюла породу.

И мне случалось бывать в усадьбе, было дело, когда мор поросячий начался, вот и кликнули кого, потому как лекарь боярский в свиных болезнях несведущим оказался. Оно-то, конечно, дальше скотного двора нас не пустили, но зато и двор этот был огромен. Каменных птичников я до сего дня не видела, крепко дивилася, а уж как в свинарник зашли, так и вовсе онемела. Огроменное строение, а в ем — для каждое свиньи свой закуток, значится. И свиньи в тех закутках, что бояре в палатах царских, лежат да бока належивают. Отдельно — хряки здоровущие, рядом — свиноматки с приплодом аль брюхатые. Тут же борова жир нагуливают аль свинки…

И главное, повсюду чистиня и порядок. Пахло и то не хлевом.

С мором-то мы управилися споро, не в проклене дело было, а в воде, которую свиням из старого колодца носили, тот же засолился, вот и расперло им брюхо. Потом, сказывали, за той колодец и свиней померших боярыня троих свиноглядов едва ль не до смерти засекла.

В своем праве была…

И вот тепериче в гости… и как быть? Отказаться? Так не затаит ли она обиду? А ежель затаит, как с оною обидой жить? Барсуковцам с нее беда выйти может… Согласиться… так не ведаю я, по-за какою надобностию она меня видеть возжелала.

Иль не меня?

Княжна Зослава с сопровождением… так сказано было… а в глазах-то холопьих видно, что не считает он меня княжною, вот ни на грошик. И если не лыбится, то едино из боязни, что хозяйке нажалуюся. А так бы и плюнул под ноги этакой-то княжне.

— К ужину ожидають, — сказал он да голову задрал, аккурат что петух наш, перед курами выступаючи. — И велели передать, что зело оскорбятся отказом…

— Передал? — Откудова Арей взялся, я не увидела. — Вот и езжай… добрый человек. Скажи, что княжне собраться надобно. Честь этакая…

И вот правду вроде говорит.

Честь немалая. И собраться надобно, ибо нарядов я в Барсуки не везла. Куда мне в Барсуках да с нарядами? А выходит, что зазря не везла. И Ареевы слова при всей их правильности звучат… не так звучат.

Неправильно.

Будто смеется он, но не понять, над кем — над боярынею нашей аль над посланником ейным, которого и самой мне послать в охотку, да куда подалей.

— Так что пусть не взыщет, если опоздаем слегка…

Гонец на конька взобрался, хлестанул его ремнем по сытому крупу, злость вымещая, да и сгинул, как не бывало… Арей же ко мне обратился:

— Поедешь?

Я вздохнула.

В охотку было б мне остаться, чай, завтра день особый, зимнего солнца. В этакий день негоже из дому выходить. А поспеем мы возвернуться или придется гостевать, не ведаю. Но только знаю, что не хочу я бабку оставлять…

— А поедет, — бабка моя тут как тут, — все поедьма, сказано ж, с сопровождением… чай, негоже княгинюшку одну да с вами, олухами, отправлять. Вдруг после дурного думать станут?

И Арею обоими глазами подмигивает, значит.

Тот и рад стараться:

— Верно, — говорит, — без сопровождения даме высокородной нельзя уезжать… так что собирайтесь, ману…

Бабушка и разулыбалась.