Могли и не только скотину.

— Волки — это ерунда… волк тебе яду в воду не плеснет и удавку на шее не затянет. В спину бить не станет, потому как этакое извращение в волчью его голову не придет. А главное, волк своих волчат не трогает…

Лойко говорил и раскачивался.

И все сильней раскачивался. Этак он и с колоды сверзнется, да еще, не приведи Божиня, по голове своей пустой секирою приложится, не оберешься беды.

Чегой это с ним? Неужто опохмелиться успел? Иль то с вчерашнего не выветрилось.

— И за убийство волка, который по сути есть просто зверь, но меньше зверь, чем иные люди, никто тебя судить не станет…

Он поглядел на меня снизу вверх, печально этак, ажно появилося у меня желание Лойко по голове его колматой погладить. Появилося и зникло, небось, сыщется кому и погладит и приголубить…

Бахнуло чегось.

И внове щепою брызнуло, густенько так, я еле успела щита поставить, и то — само собою вышло. Не все ж приседать-то?

— Жену заведу… пойдешь за меня, Зослава?

— Неа, — отвечаю.

— Отчего так? — Лойко глазыньки-то разлупил, насупился, обиделся, стало быть.

— Я уже обещалась.

Обида боярская мне ни к чему… только дивно, отчего это они все, что Лойко, что Кирей, что Ксения Микитична, думають, будто бы мне за радость с боярами породниться.

— Так разобещаешься… дело-то легкое. Колечко возвернешь… мое-то не хуже. — И колечко из кармана вытащил. Ободочек тонюсенький, зато с камушком лазоревым. — Примерь, Зослава…

— Не буду.

— Не нравлюся? — Колечко-то Лойко не убрал.

Вот же… до вечера еще все Барсуки ведать будут, что боярин ко мне сватался, а я возгордилася, отказала.

— И чем же я тебе, свет мой Зославушка, не мил… всем мил, а тебе вот, стало быть…

— Тем и не мил, что всем мил, — сказала я да попятилася, ну его, шаленого, то не замечает, то вдруг жениться приперло. — За этаким мужем, как ты, боярин, глаз да глаз нужен. И не только глаз, но и рука крепкая, чтоб, если загуляешь, то и поучить…

— Как поучить?

Колечко-то в кармане исчезло.

— Скалкою. Аль сковородой… сковородой-то многие бабы своих вразумляют, говорят, дюже доходчиво выходит, но боюся, что коль чугун возьму, то и покалечу невзначай.

— Экая ты… прямолинейная… но все равно женюся… на ком тут у вас можно?

— Да на ком хочешь, боярин… выйди на улицу, прогуляйся. Девок у нас хватает…

Лойко привстал.

— А и вправду, — произнес задумчиво, — отчего б мне не выйти… не прогуляться… на хаты погляжу… жену поищу… вдруг и найдется кто не такой переборливый.

Отчего б не найтись. Бабка моя повторять любила, что на каждый товар свой купец сыщется.

— И корову… — повторил Лойко, уже не для себя. — Две коровы… три… и жену…

— Две. Или три.

— Чего?

— Ничего, боярин… идите, погуляйте. Только ж вы аккуратней туточки гуляйте, а то и вправду оженят.

У нас же это быстро… Было дело, как застал Митюхин свою старшую с купцом заезжим. Так вилы к энтому купцу приставил и спросил ласково-ласково, сподобится ли тот девку честною бабой сделать аль так покуражиться решил? Вечерком же свадьбу и справили, пока не сбег жених.

— Не страшно, — Лойко рукою махнул. — И к лучшему оно… вот он взбесится…

И ушел.

Я ж только головою покачала: крепка дедова настойка. Аль боярин слаб, к оной непривычен. Но не мне с ним нянькаться…

…Арей с Ильею дрова кололи, да как-то так хитро, после кажного разу все больше колод выходило, и кололися те что вдоль, что поперек. Одного разу вовсе ровнехонькими кубиками нарезало, да величиною с яблоко… оными топить — только маяться.

Но тетка Алевтина споро сунула мальцам корзины плетеные, коих кубиками и набрали с дюжину. После распишут, мыслю, да на ярмарку свезут, забавками дитячими.

— Справные хлопцы, — сказала мне старостиха, глядючи на боярскую работу с нежностью. — Особливо азарин… гляди, Зослава, не упусти…

И этак подмигнула.

— Так ведь я обещанная… — сказала я тетке краснеючи, но старостиха только рученькою махнула, дескать, пустое.

— Кидала я на вас кости. Выпал сговор да скорая беда. Смерть. И разлука долгая…

Ну оно понятно, что коль смерть, то и разлука.

Горько сделалося.

Неужто не убережется Кирей?

Иль не об нем речь?

— А еще дороги две… и суженые… запутано, — призналась тетка Алевтина. — А вот с ним у тебя сладилось бы… вона, поглянь, какой сурьезный. И главное, ты ему крепко по душе пришлась.

От же ж… нашим-то бабам только дай кого просватать.

Придумали.

Мне, быть может, и по сердцу Арей, только…

Уйдет он. Год минет, получит грамоту свою и сгинет, как не было… у него свое резоны. Он об них мне сказывал, и честно, а я… что я?

Сказать, что примут его в Барсуках, как родного?

Может, и примут, тетка Алевтина, уж на что азар не любит, а про Арея сказывает с теплом… а может, и не примут… да и чего ему тут делать? Магик он, и силы немалой. Куда ее девать? На дрова тратить? Аль сосны корчевать? Не то это… неправильно.

Вздохнула я:

— Не о том вы, тетка Алевтина, говорите…

— Об том, Зославушка, очень даже об том. Не видишь ты, как он на тебя глядит… да только гордый больно. С гордости многие беды идут. Просто помни, что от добра добра не ищут…

Сказала и пошла.

А мне вот, значится, думать, чего она такого сказать желала. У тетки Алевтины завсегда так, навроде и просто все, да только после та простота вовсе не простою выходит.

В общем, постояла я, постояла, да и возвернулася бабке помогать…

…Вечером в нашем дворе все Барсуки собралися. Славно посидели, душевно, с песнями. Девки и хоровода устроили, Лойко на радость. Тот-то гораздый был водить, как только в ногах не путался? Главное, что еще до полуночи сгинул, видать, жениться пошел.

Ильюшка сидел рядом с теткою Алевтиной смирнехонько, рукою голову подпер, глядел не то на девок, не то на костры, которые прям-таки во дворе и разложили, думал о своем, а об чем — поди догадайся. Арей вот…

Нет, не то чтобы я тетке поверила, ей только волю дай, мигом всех вокруг оженит и радоваться станет, что угодно сие Божине, но вот… засели ее слова.

И боязно с них стало.

Вдруг да упущу чего? По глупости девичьей, по недогляду… аль, наоборот, придумаю, чего и вовсе в природе нетушки? И спросить бы, да разве ж о том спрашивают?