Все равно что сон о том, как ты падаешь с высоты и расшибаешься. Проснешься ли ты после такого? Органическое тело, конечно, хранится в безопасности, но этот шок – как он на тебе отразится?

Теорий существовало множество. Некоторые утверждали, что это занавес. Конец. Иные говорили, что органическое тело впадет в кататонический шок. Я сам понятия не имел, что будет. Если власти что-то и знали, то помалкивали.

Существовал лишь один способ выяснить это наверняка.

Если я останусь здесь, отрезанный от внешнего мира, мне в любом случае крышка. Лучше уйти стильно. Побыстрее, чтобы не успеть передумать, я развернулся, подошел к окну и перекинул ноги через подоконник. Сзади кто-то завопил: «Эй!» Я попытался сглотнуть, не смог, крепко зажмурился и прыгнул. Несколько секунд в лицо словно бил торнадо, потом я, казалось, развалился на большом, мягком, эластичном матрасе. А потом…

6

Я тонул в море протухшего жира. Я попытался набрать воздуха, чтобы закричать, но застывший жир закупорил легкие.

Я попытался закашляться, но тоже не смог. За глазами заплясали маленькие красные нити от ракет, как при пожаре на фабрике фейерверков. Затем огоньки слились воедино, и я увидел длинную красную полосу, встроенную в темный потолок в нескольких дюймах от моего лица. Я ощущал трубки и провода, подсоединенные к моим конечностям, шее, векам, языку…

Я пошевелился и передвинулся туда, где свет был ярче. Сверху на меня уставилось чье-то перепуганное лицо. Я забулькал и задергал руками – все, что я сумел сделать под грузом спагетти. Наклонившийся надо мной человек подпрыгнул, как служитель морга, один из клиентов которого вдруг сел и попросил огоньку – что, наверное, было не очень далеко от истины. Я рискнул и выиграл. Я очнулся в своем органическом теле, в ячейке номер 999/1-Ga8b муниципального хранилища тел.

Следующие полчаса выдались несколько сумбурными. Сперва они запустили какую-то штуку вроде насоса, а потом я смог дышать – кое-как. Пока я кашлял, корчился, стонал, чесался, трясся и ощущал боль в таких местах, о существовании которых даже не подозревал, местные техники хлопотали вокруг меня, словно повитухи, принимающие ребенка у знаменитости: вытаскивали одно, втыкали другое, кололи меня, простукивали, проводили тесты, обсуждали, возмущались, бегали туда-сюда, светили мне в глаза, стучали по мне молоточками, пихали всякие штуки в мое горло, подносили жужжалки к ушам, задавали вопросы и собачились друг с другом пронзительными писклявыми голосами, как синие мухи вокруг вагона с медом. Общую идею я уловил. Они были недовольны тем, что я нарушил устоявшийся порядок, выйдя из консервации третьей степени без предупреждения.

– Это запрещено законом! – верещал вертлявый тип в нездоровом с виду органическом теле. – Вы могли умереть! Это чистой воды везение: я ушел за стеллажи, чтобы побыть наедине с собой, и услышал, как вы задыхаетесь! Вы меня напугали до чертиков!

Кто-то подсунул мне планшет.

– Подпишите вот тут, – сказал он. – Расписка в том, что вы не станете обвинять Центральное хранилище в непрофессиональных действиях или причинении вреда.

– И еще вам придется оплатить аварийный перезапуск своей ячейки, – добавил вертлявый. – Вы подпишете счет и разрешение хранить вас на резервном складе, до тех пор пока ближайший родственник или уполномоченный представитель не представит данные по серву…

Я кое-как сел.

– Отмените перезапуск, – сказал я. – И резервный склад. Просто поставьте меня на ноги и покажите, где выход.

– То есть как? Минимум неделя покоя, потом – месяц на восстановление физической формы и полный курс переориентации, прежде чем вас можно будет выпустить в органическом…

– Дайте мне какую-нибудь одежду, – сказал я. – А потом я подпишу эти бумаги.

– Шантаж! – возмутился вертлявый. – Я не стану за это отвечать!

– Не станете, если пойдете мне навстречу. Вызовите такси.

Я попытался пройтись. Ноги дрожали, но с учетом всех обстоятельств я чувствовал себя неплохо – для человека, совершившего суицид. Здешние работники поддерживали меня в хорошем состоянии.

Мы еще немного поспорили, но я победил. Вертлявый проводил меня к выходу, качая головой и причитая, но я подписал его бумаги, и он исчез – возможно, чтобы завершить беседу с самим собой.

Из такси я попытался снова связаться с Галли. Линия была занята. Я набрал Лорену. Механический голос сообщил, что аппарат отключен. Ну зашибись. Стоило мне получить проблемы с законом, и все прежние приятели, похоже, поспешили испариться.

Хотя, возможно, Галли просто занят, пытается выбить отсрочку для меня. Скорее всего, он на Арене – улаживает ситуацию. Я сказал таксисту, куда ехать, и он высадил меня у большой каменной арки; высеченная надпись сообщала, что это вход для бойцов.

Там, как обычно, уже выстроились фанаты в сорок рядов. Никто из них не обратил на меня внимания. Они высматривали рослых, широкоплечих «Танни», «Луисов» и «Марсиано», а также играющих на публику «Херки» и «Тарзанов», в ярких костюмах, с широкими улыбками, с кураторами, тянущими их за собой, как буксиры, заводящие лайнер в порт. Когда я прошел через турникет, привратник попытался меня остановить.

– Харли, это я, Барни Рамм, – сказал я. В нескольких футах от турникета стояли два копа в форме – присматривали за порядком. – Пропусти меня, я опаздываю.

– Ба! Барни!..

– Тише! Это сюрприз.

– Где ты откопал этот агрегат? На барахолке подержанных сервов? – Он осмотрел меня, словно инспектор, бракующий червивую баранину. – Это что, хохма такая?

– Долгая история. Когда-нибудь расскажу. А сейчас выдай мне временную карточку, а? Я оставил свою в других брюках.

– Уж эти мне борцы, – пробурчал Харли, но протянул пропуск. Я схватил его и спросил:

– А где Лу Митч, распорядитель?

– Посмотри в регистрационном отделе.

Я протолкался через толпу ожидавших очереди на взвешивание, техников и работников Арены. Заметив Лу, разговаривавшего с тренерами, я пробрался к нему и схватил его за руку.

– Митч, это я, Барни Рамм. Слушай, где Галли? Мне нужно…

– Рамм, бестолочь! Где тебя носит?! И где ты откопал увальня, который на тебе? Ты что, решил пропустить взвешивание для прессы? Бегом вниз, сейчас же, и марш облачаться! У тебя двадцать минут, и если ты опоздаешь, честное слово, я позабочусь, чтобы тебя вышибли с соревнований!

– Что? Меня? Погоди, Лу, я не собираюсь выходить на Арену в таком виде! Я просто пришел сообщить, что…

– Решил потребовать увеличения оплаты? Можешь обсудить это с антрепенером и комиссаром. Насколько известно мне, у тебя контракт, и через девятнадцать минут я объявляю твой выход.

Я замотал головой и попятился:

– Лу, погоди минуту…

Он кивнул тренерам, с которыми разговаривал перед этим: