– Не дерзи мне, Лакана, – в голосе лекаря появились нотки угрозы, – ты ведь даже не понимаешь того, о чем говоришь! Ты ведь даже не истинная!

– Вот видишь, – фыркает она ему в лицо, – ты даже не воспринимаешь меня всерьез. Считаешь, что раз я не принята вашей святой водой, так и мнению моему грош цена. Слушай меня внимательно, Том, я ведь в Гильдии Ветра едва ли не с рождения. Да, я не истинная, но мои родные из поколения в поколение служили в ваших стенах, и у тебя должна быть хоть толика уважения, хотя бы не ко мне, а к ним. Мне надоело постоянно слышать от вас, истинных, насмешки и упреки. Вы считаете себя высшим классом – пожалуйста. Делите свою Гильдию, как вам заблагорассудится, но мне это все уже в печенках сидит, понимаешь? Вот досюда дошла ваша высокомерность, – показывает она тыльной стороной себе по шею, точно рубя ее у основания. – Хотите, живите своим былым величием и дальше, но мне это уже надоело. Достало. Даже самый сопливый малец из истинных не преминет тыкнуть мне на свое место! Ты думаешь, такое положение нормально? Не сомневаюсь, что для тебя все это в порядке вещей. Но мне надоело гнуть спину на ваше благородство и прогнившую честь. Посмотри на любую другую Гильдию. Там нет разделений. Если ты страж, то уже страж наверняка, а если миротворец или подопечный Лукреции, то флаг тебе в руки и знамена на шею. Ты один из них, не лучше и не хуже других. И знаешь, что я решила – найдите кого-нибудь другого на мое место. Хоть мои предки и были из истинных, но слишком уж коротка ваша память, да и не думаю, что они не простят меня за это решение. Я ухожу, слышишь, Том, – едва ли не срываясь на крик, говорит Лакана. – Посылаю к демонам эту работу и ухожу. Достало меня ваше отношение и эта напыщенная кичливость. Ты понял меня, Сигурд? – обращается она к замершему великану. – Теперь сам будешь вскрывать и набивать ваших покойников, а лучше уж попросите вашего недоросля-некроманта. То-то ему праздник будет, – и с шумом отодвигая свои стул, поспешно вставая, держа свою сумку, заканчивает свою речь: – Не буду вас более задерживать. Прощайте!

Она уходит, высоко подняв голову. Удаляется восвояси и вряд ли уже вернется обратно. Бор это понял. Он был ошеломлен. Никак не думал, что его ужин обернется таким действом. Он глянул на свой ужин. Есть ему совершенно расхотелось. Аппетит пропал без следа, а от смутного осадка болезненно знобило.

– Ты кушай, командор, – успокаивающе говорит ему Большой Том, точно ничего не произошло. – Не переживай так. У каждого из нас порой выдается не в меру трудный день. По-своему трудный…

Постепенно голос лекаря становится тише. Вот он замолкает, а растерянный Бор не понимает, как ему себя вести дальше. Он ведь плохо понимает эмоции других.

Вокруг него слышатся перешептывания. Множатся разговоры. Говорят о них. Бромур Туркун слышит и понимает, что чудеса и шепот Изнанки остались далеко позади, а вокруг него отовсюду надвигается настоящий мир. Гораздо страшнее и бесчувственнее, чем серая земля. Холоднее и ожесточеннее. Теперь он понимает, почему для любого из них гораздо приятнее умереть на той стороне. Там, где существовала настоящая жизнь.

18:45

Он чувствовал запах ее волос. Вдыхал сладкий аромат. Этот благословенный воздух. Лежал с закрытыми глазами, медленно вбирая в себя частички благоуханий. Щекотал лицо о ее волосы.

За окном было темно, а в их комнате едва ощутимая прохлада. До слуха доносится пряное пение сверчков, грозные выкрики ночных птиц, мелодичный перезвон ловца ветра, шелестение листвы и ее тихое дыхание. Ровное. Спокойное. Родное.

Он уже не помнил, откуда пришел, где был и зачем так долго пропадал, оставив жену наедине с собой. Ему противна теперь была даже мысль о том, что ему снова придется куда-то отсюда уходить. Вновь бросить ее. Нет. Даже в страшном сне ему не могло привидеться такое.

За ручьем жила его мать. Они вместе уже пару раз навестили ее. Принесли гостинцы. Засиделись за полночь, а потом, смеясь друг над другом, шли по ночной тропинке вдоль каменистой отмели. Шутили. Держались за руки, пока лунный свет освещал их лица.

В душе у парня наконец-то воцарился мир. Побледневшие воспоминания о темном прошлом исчезали, да и он сам исподволь старался уничтожить их. Расщепить в ничто. Забыть. Его предыдущая жизнь теперь не имела никакого значения. Да и была ли она вообще? Порой Лисхену казалось, что он все выдумал. И свою жизнь, и свое имя, судьбу. Только теперь все стало на место. Пришло на круги своя. Осветилось полуденным солнцем и пропахло свежескошенной травой.

Весна окончилась так быстро, что он едва смог заметить ее поспешный уход, а знойное лето не заставило себя ждать. Теплые, пропитанные лучезарным светом дни. Чернильно-черные душистые ночи. Долгие. Короткие. Потом работы в маленьком огороде, прогулки сквозь тенистый лес, купания нагишом, бесконечные предвечерние разговоры, посиделки у огня, дурманящий аромат ее тела. Все перемешалось в голове парня. Застыло. Поплыло сквозь созвездия. Сквозь дивное причудливо-синее небо. К дальним берегам его счастья. Долгой, пронизанной божественной благодатью тропе, ведущей к самому подножию его души и сердца. Теперь его ничто не беспокоило, а смутное ожидание чуда исподволь давало жажду проживать, как можно лучше, каждый новый день.

Путаясь в мыслях и чувствуя невыносимую жажду, ему все же довелось оторвать себя от постели, как бы та не представлялась ему сладким чертогом грез. Осторожно, стараясь не потревожить спящую девушку, он поднялся. С трудом и неохотой. Натянул на нагое тело лежащую на полу рубаху. Тусклый лунный свет лился из окна, даруя удивительно четкие очертания предметам. Ему даже не пришлось искать свои штаны. Чуть не забыл о митенках. Последнее время он все реже и реже думал о них, но с привычкой ничего сделать не смог.

Едва слышно парень прошел на кухню, заглянул в здоровенный чан. Вздохнул. Хотел еще с вечера набрать воды, да забыл. Увлекся игрой. Что ж – сам виноват.

Надев легкие сандалии и взяв ведро, он вышел во двор. Луна ярко светила над головой, а четкая тень от дома падала под ноги, превращая все вокруг в бесконечную темноту.

Лисхену совершенно не хотелось бродить по ночным зарослям, отыскивая впотьмах дальний колодец, да и искать масло в кладовой без света тоже не дело, а робкого огонька от свечи едва хватит на дорогу обратно. Идти к Кёрту и Кархе – время не подходящее, да и другие соседи спят крепко в эту летнюю ночь.

Во дворе убрано и тихо. Высокая яблоня примостилась у самого окна. На ней уже появились маленькие яблочки, пока еще зеленые, но вскоре они нальются ласковыми лучами солнца, впитают силу родной земли и станут вкусными кусочками ослепительной жизни. Сладкими и сочными, утомленными пылким летом, а вскоре после этого он с соседом под осенним небосводом будет гнать золотистый сидр из самых сердец этих ясных плодов. И этот свет сохранится, запечатавшись в стеклянных бутылях, выставленных в ряд на длинных деревянных полках прохладного погребка. Какое же чудо будет ожидать их в холодные зимние вечера, когда он достанет припасенную напоенную летним светом жидкость.

Неожиданно возникшее видение заставило Лисхена улыбнуться. Он вновь оглядел дерево. Глубокие тени покоились на нем, а темная крона, едва заметно, мерцала под ликом далекой луны.