– Да ну? И кто же? – спросил тот с дерзкой улыбкой.

– Матиас… – Я угрожающе взглянул на него.

Звук его настоящего имени стер с лица Тео дурацкую ухмылку. Он не рассердился – скорее, удивился. Будто и сам позабыл, кто он, а теперь вспомнил. Он встал со стула и подошел к решетке, пытаясь угадать, кто я. Но прошло больше восьми лет, и мальчишка, которого он знал, скрылся за густой бородой и неопрятной гривой. Не говоря уже о сотнях испытаний, выпавших на мою долю по его вине и превративших в того, кем я стал.

– Мы знакомы?

– Увы, да.

Он вцепился в решетку, вглядываясь в меня. Так легко было вонзить нож ему в грудь… Будь нож при мне, я бы так и сделал.

– Подожди… подожди-ка… Не может быть… Ты… Гомер? Это ты?

Услышав свое имя из его уст, я вздрогнул. Не ожидал, что оно прозвучит так ласково. Я вдруг снова стал ребенком, а он – другом семьи, дарившим мне деревянные самолетики, которые любовно изготавливал сам. Я поднял лицо, глотая слезы, и Матиас поднес руку ко рту, не веря глазам.

– Боже мой, это ты… Как… как ты меня нашел?

– Я тебя не искал. Точнее, искал раньше, давно… Особенно когда узнал, как ты поступил с отцом. А потом убедил себя, что ты уже сдох в какой-нибудь канаве.

– Гомер…

– Нет! Я знаю, что ты сделал! Признайся, будь мужчиной! – Я встал и тоже вцепился в решетку, так что наши лица оказались сантиметрах в двадцати друг от друга. – Ты предал его, предал всех нас… Думаешь, я забыл это? Думаешь, я смог бы, даже если бы захотел?

Матиас опустил голову и тяжело вздохнул. Он отступил от решетки и медленно сел на стул, словно заново взваливая на себя груз, о котором почти забыл.

– Это не то, что ты думаешь.

– Ты понятия не имеешь, что я думаю.

– Ты думаешь, что я заманил его в ловушку. Или хотел заманить. Это неправда. Я любил твоего отца…

– Замолчи! Не смей так говорить! – Мои крики метались между каменными стенами, раскатывались неясным эхом. Пришлось подождать несколько секунд, пока все снова стихло. – Ты заявился к нам в сочельник, смотрел мне в глаза и улыбался, а сам с первой секунды знал, что ты сделаешь.

– У меня не было выбора…

– Ну разумеется.

– Они знали это! Угрожали мне и моей семье! Угрожали дочкам!

– А как же я? И моя мама? Чем мы заслужили?

– Ничем, конечно, ничем… Но…

Казалось, он искренне страдает, я был доволен. Хотел насладиться каждой каплей его раскаяния.

– А папа? Он всегда помогал тебе и твоей семье!

– Гомер, пожалуйста…

– Ты попадешь в ад.

– В ад? – Матиас взглянул на меня, в глазах стояли слезы. – Я уже побывал там, сынок. Посмотри на меня! – Он отбросил костыли и задрал брюки выше колена. Ноги были изувечены, но при виде его шрамов я лишь усмехнулся.

– Думаешь, ты достаточно наказан? Попадись ты мне, я устроил бы что-нибудь похуже сломанных коленей.

– И ты бы тоже убил жену и дочек? – Слезы потекли у него по лицу, я онемел. Наконец Матиас взял себя в руки. Видно, научился за все эти годы. – У каждого свой собственный ад, Гомер. Но если честно, мне кажется, что мой – самый ужасный. – Он подобрал костыли, однако остался сидеть, закрыв лицо руками. – Я предал твоего отца, у меня не было другого выхода.

– Почему? Он правда был шпионом?

– Нет. Твой отец был преподавателем. Ты это зна-ешь.

– Но тогда…

– Шпионом был я.

– Ты работал на мятежников…

– Однажды к нам заявились двое и обещали, что если я вытащу двух парней с “Уругвая”, они помогут нам с семьей выехать и заплатят достаточно, чтобы начать новую жизнь где угодно. Предложение было столь соблазнительным, что я сразу согласился. Но потом все усложнилось, и я обратился за помощью к твоему отцу. Просто потому, что знал: он не откажет. Такой был человек, – добавил Матиас, терзаясь. – Но что бы мы ни делали, все только больше запутывалось. Твой отец даже выяснил, что один из тюремщиков – его бывший ученик, и попытался поговорить с ним, но тщетно. По-видимому, те двое были важными птицами в рядах франкистов, поэтому говорить было особенно не о чем.

Тогда я попытался отказаться, но эти ребята не согласились и пригрозили расправиться с семьей. Я подумал, что они просто болтают, пока однажды вечером не пришел и не обнаружил, что дома пусто. Мне сказали, что я не увижу свою семью, пока не выполню уговор. В конце концов я условился с одним из тюремщиков. Он сам отыскал меня и предложил план. В тот сочельник я пришел к твоему отцу и рассказал почти все – кроме одного. Я не сказал, что по новым условиям обменивал пленников на него самого. – Матиас застонал от злости, и я вздрогнул, почувствовав себя неловко.

– Но папа был самый обычный… Кому он мог понадобиться?

– Человек – презреннейшее существо на планете… На войне люди внешне те же, но внутри – уже нет.

– Не понимаю.

– Получился какой-то фарс… – сказал Матиас, словно сам не мог до конца поверить в случившееся. – Тюремщик, дежуривший в ту ночь, оказался бывшим учеником твоего отца.

– Учеником? – Этого я никак не ожидал.

– Да, причем плохим. По-видимому, твой отец не зачел ему какой-то предмет и пристыдил при всех. Знаю, звучит глупо, но, как ни печально, все так и было…

Столько теорий заговора, шпионских историй, столько войны и смерти по всей стране, а в итоге оказывается, что моего отца убил ученик, недовольный оценкой.

– Этот негодяй всего-то был пакостным недорослем, которому дать бы пару хороших затрещин. Что я и сделал. А потом все пошло не так, как планировалось. Когда я привел твоего отца, юнец отказался выполнять свою часть договора. В его глазах я был шпион и предатель и должен был радоваться, что он дает мне уйти. Негодяй добился своего, а я убрался восвояси, поджав хвост, не солоно хлебавши. Я сделал это ради семьи, Гомер. Ты даже не представляешь себе, как я раскаиваюсь… Я не предполагал, что его убьют. Думал, в конце концов отпустят.

– Не верится. – Я и правда не мог поверить.

– Я не выполнил уговор, а эти подлецы как раз выполнили. Они поджидали меня дома, затолкали в машину и отвезли не пойми куда, где-то на полдороге между Барселоной и Сант-Кугатом. Я понимал, что это конец. И, честно говоря, мне было плевать, я только хотел, чтобы семью оставили в покое. Я сам