Она поднесла руку к глазам, глядя на серебряное кольцо, все еще надетое на средний палец.

Это был контроль. И равновесие. Это было все, чего ей не хватало – и все равно Лайла даже сейчас боролась с искушением выбросить эту штуку в море.

Умеренность никогда не была чертой ее натуры. Ни в ее прошлой жизни уличной крысы с дурным характером и скверной привычкой чуть что вытаскивать нож, ни в жизни нынешней, когда она высекла искру из воздуха и подожгла магию в своей крови. Она знала свой темперамент и ценила его, уверенная, что благодаря ему до сих пор жива. Жива, но совершенно одинока – трудно заботиться о ком-то еще, когда едва хватает времени и сил позаботиться о себе.

Лайла вздрогнула, пот медленно остывал у нее на лбу, становясь ледяным.

Когда успели показаться звезды?

Она поднялась на ноги, опираясь на ящик, и двинулась было в каюту – но по пути услышала пение. Все ее тело болело, хотелось выпить, но ноги сами собой пошли на звук, и скоро она нашла его источник. На палубе, скрестив ноги, сидел Гастра, привалившись спиной к борту, и пел, что-то скрывая в сложенных ладонях.

Даже в слабом свете позднего вечера каштановые кудри Гастры отливали золотом. Он выглядел таким молодым, даже моложе ее… Заметив, что она смотрит, Гастра не застеснялся, как сделал бы Ленос, а улыбнулся ей.

– Мисс Бард, – приветливо сказал он. – Вам очень идет новый глаз.

– Мне самой нравится, – ответила она и присела на палубу рядом с ним. – Что это у тебя в руках?

Гастра слегка приоткрыл ладони – и она увидела маленькое голубое яичко.

– Нашел в розенальском доке, – объяснил он. – Птичьим яйцам всегда нужны песни, вы это знаете?

– Зачем – чтобы вылупился птенец?

Гастра покачал головой.

– Нет, птенец-то вылупится в любом случае. Петь нужно, чтобы он вылупился счастливым.

Лайла подняла брови. Они с Гастрой были примерно одних лет, но в нем всегда проглядывало что-то мальчишеское: он был юным в том смысле, в котором она никогда не была. И при этом воздух вокруг него постоянно казался теплым – похожее тепло она чувствовала в присутствии Тирена. От него исходил покой, скользивший по коже, как шелк или снежинки.

– Келл мне говорил, что из тебя получился бы отличный жрец.

Гастра улыбнулся еще шире.

– Знаю, что стражник из меня получился не очень.

– Не думаю, что он имел в виду тебя обидеть такими словами.

Парень задумчиво гладил пальцем голубую скорлупку.

– А в своем мире вы так же знамениты, как Келл – в нашем?

Лайле невольно представились развешанные по ее Лондону плакаты с ее портретом – «Разыскивается»…

– Да, но по другим причинам.

– И при этом вы решили остаться здесь.

– Вроде того.

Улыбка юноши была очень теплой.

– И я очень этому рад.

Лайла шумно выдохнула, взъерошила себе волосы.

– Я бы так не радовалась, – сообщила она. – От меня обычно сплошные беспорядки.

Гастра рассматривал яичко на ладони.

– Жизнь и есть хаос. А время – это порядок.

Лайла подтянула колени к подбородку.

– И что значит эта премудрость?

– Сам толком не знаю, – Гастра чуть покраснел. – Но так обычно говорит магистр Тирен, и оно звучит умно.

Лайла хотела засмеяться – но тело отозвалось на смех болью. Ей правда жизненно необходимо было выпить, так что она оставила Гастру укачивать птенца песнями и ушла наконец к себе.

* * *

Камбуз был отнюдь не пуст.

За узким столом сидела Джаста со стаканом в одной руке и колодой карт – в другой. Живот у Лайлы бурчал о голода, но на камбузе воняло так, как будто Айло пытался приготовить рагу и потерпел неудачу, так что вместо еды она взяла с полки бутылку того, что пила Джаста, что бы это ни было. Напиток оказался темный и очень крепкий.

Она почувствовала взгляд капитанши и обернулась.

– Новый глаз, – сообщила та, – тебе весьма идет.

Лайла отсалютовала ей стаканом.

– Ваше здоровье.

Джаста поставила свой напиток и хлопнула ладонями по столу.

– Садись ко мне. Сыграем.

Лайла пробежала взглядом по столешнице – на нем валялись отдельные карты, оставшиеся с прошлой игры. На другой половине стола сгрудились пустые стаканы.

– И что случилось с вашим прошлым противником?

– Он проиграл, – пожала плечами Джаста.

Лайла усмехнулась.

– Думаю, я воздержусь.

Джаста хмыкнула.

– Отказываешься играть, потому что знаешь, что продуешь.

– Нет, на слабо меня не возьмешь.

– Токк, Бард, может, ты вовсе не пират? Просто притворяешься, как Алукард, носишь маскарадный костюм, который тебе не подходит. Может, на самом деле ты не из морских вовсе, а из лондонских?

Улыбка Лайлы стала жесткой.

– Я из тех, кого сама выберу.

– Думаю, ты не пират, а воровка.

– Вор крадет на суше, а пират – на море. Вот и вся разница. В последнее время я краду и там, и там.

– Это не настоящее различие, – объяснила Джаста. – Настоящая разница – это тарнал. – Лайла не знала этого слова, и капитанша это, похоже, поняла и, задумавшись на несколько секунд, перевела на английский: – Бесстрашие.

Глаза Лайлы сузились. Она не знала, что Джаста говорит на чем-нибудь, кроме арнезийского. Хотя, конечно, моряки нахватываются слов из разных языков – словечко здесь, словечко там – как монетки разных стран, которые лежат в кармане и ждут, когда они пригодятся.

– Понимаешь, – продолжала Джаста, вырезая ножом что-то на столе, – вор играет, только если уверен в выигрыше. А пират будет играть, даже если знает, что проиграет.

Лайла допила свою порцию и перекинула ногу через скамью. Тело ей плохо повиновалось, словно налитое свинцом. Она уронила руки на стол, в свете светильника блеснуло серебряное кольцо.

– Ладно, Джаста. Давай сыграем.

Играть предлагалось в санкт.

– Кто проиграл – тот выпивает, – объяснила Джаста, раздавая карты. Они тихо шлепались о стол черно-золотыми рубашками вверх. Лайла взяла свои карты и просмотрела их без особого внимания. Она достаточно хорошо знала правила, чтобы понимать – они нужны скорее чтобы ловко жульничать, чем чтобы ловко играть.

– Скажи-ка, – спросила капитанша, разглядывая свои карты, – чего ты хочешь?

– Слишком общий вопрос.

– Зато простой. Если не знаешь ответа, значит, не знаешь себя.