Хотя в общем-то, все равно взгляды стражи невольно останавливались на этой паре, уж сильно престранной она была: патлатый, тощий мальчишка, только-только вступающий в пору зрелости, в ту пору, когда еще сложно определить, мальчик он еще или уже мужчина, и высокий северянин в простом, но ладно скроенном наряде. И настолько разными выглядели эти оба, и держались по-разному: один дергался, бежал вприпрыжку, стуча деревянными башмаками, другой, высокий, шел чинно, уверенный и в шаге своем, и в окружающем пространстве. Однако какие только чудеса не увидишь в Элегиаре!

– Как твои дела, Момо? – спросил Юлиан, пока они шли к таверне.

– Хорошо, почтенный.

– Как твоя рана в боку?

– Не болит уже… Да со дня Прафиала, наверное, как не болит.

– Ремеслом занимаешься?

– А то! Вот, сегодня целый день шил. Почти окончил два заказа!

– Молодец, хвалю. Не воруешь?

– Не-е-е-т, что вы…

– Хорошо, я проверю это чуть позже.

Мимик побледнел и сглотнул слюну, сделал вид, что поправляет закинутый за спину мешок, а сам растворился взглядом в звездном небе, лишь бы не встречаться с синими глазами Юлиана. Они, как казалось Момо, заглядывали в душу.

– А как у вас дела, почтенный? – стараясь сменить тему, поинтересовался заискивающе юноша.

– Нормально.

– Эм, а нормально – это хорошо или плохо?

– Порой нормально, Момоня, это всяко лучше, чем хорошо, – улыбнулся покровительственно Юлиан.

Момо перекосило от полной формы имени, но он стерпел.

– Почему? Ну… Ведь хорошо – это хорошо, а лучше «хорошо» – это только «замечательно». Разве нет, почтенный?

– Когда все идет слишком хорошо, Момо, это уже знак, что может разразиться беда. Перед грозой и бурей всегда случается благодатное затишье.

– Понятно, – пробурчал юноша, но все-таки фразу эту запомнил, чтобы сверкнуть ей перед какой-нибудь барышней.

Уже спустя десять минут он наблюдал, как Юлиан спокойно разговаривал с диковатым и гоноровым трактирщиком, предлагая ему приобрести мясо. Тот упрямился, мотал огромной лысой головой и был недоволен. Но, в конце концов, понимая, что перед ним стоит знатный горожанин, уступил. Вложил в настойчиво протянутую ладонь три сетта, забрал мешок и скрылся на кухне. Юлиан, проходя мимо Момо, который ждал эти три сребряных, как ни в чем не бывало спрятал их под свой плащ в кошель.

– В счет долга, – негромко бросил он и быстро зашагал к проулку. – Моя сума осталась в твоем доме, поторопись.

Скрипящий зубами Момо побежал за Юлианом, мысленно ругая его всеми известными словами и выражениями. «Чертова пиявка! Дрянь!» – вопил внутри себя в бессильной злобе Момо. И тем не менее он обрадовался, когда понял, что злодею не подвластно все и тот умудрился забыть свою сумку в доходном доме.

Позже, бесшумно и ловко двигаясь в лишенной какого-либо свете комнате, Юлиан поднял оставленную у кресла суму, перекинул ее через плечо и направился к выходу.

– Я приду ко дню золотых фонарей, Момоня. Очень надеюсь, что к этому моменту ты подготовишь хотя бы десять серебряных, – сказал он, а затем добавил зловеще. – И только попробуй кого-нибудь подставить или обворовать…

– Что вы, почтенный! – Момо втянул голову в плечи. – Смотреть уже не могу на чужие кошельки. Тошнит, вот как есть, Химейесом клянусь!

* * *

Юлиан, оставив Момо одного, сбежал по ступеням вниз, распахнул дверь и поторопился покинуть вонючий, мерзкий проулочек, омытый осенним дождем. Где-то на пути его следования распахнулись ставни. Женщина со второго этажа выплеснула на улочку содержимое горшка, однако веномансер успел среагировать, вовремя остановился и выругался.

Одновременно и любуясь полной луной, и предваряя выплескивание ночных ваз из окон, Юлиан покинул Мастеровой город. На воротах его встретили стражники, но уже не наги, а вампиры, ибо из-за гонений наговское племя стало мало-помалу, но сниматься со своих насиженных мест и покидать город, боясь погромов. Он пожелал им доброй ночи и нырнул на улочку Золотого города, столь родную.

Юлиан прошел уже знакомый дом купца магическими инструментами и артефактами господина ло Двейя, прадед которого был выходцем из Ноэля. Затем невысокий особняк одного из сыновей Рассоделя Асуло, военного консула Элейгии. Миновал обитель известной гетеры Намиры. Пока, наконец, не остановился у ворот огромного особняка Иллы Ралмантона. Огромным он казался не только из-за размеров имения, но и из-за высоты стен, его окружавших. О своей безопасности советник беспокоился сполна.

– Юлиан, хозяин снова будет ругаться, – Берст встревоженно оглянулся на свет в спальне на третьем этаже. – Снова ты ушел от охраны. Да еще и вернулся после звона колоколов.

– Поторопись… – дополнил Ломир. – Может, хозяин не заметит.

И Юлиан поднялся наверх, к себе в комнату, минуя спальню советника. Уже в своей комнате, переодевшись, он услышал топот множества ног и выглянул из окна. Там, судя по отблескам фонарей, от дворца растянулась вереница гвардейцев и магов, растекаясь по ночным улочкам. Дигоро тоже посмотрел на всю эту суету и удивился:

– Чего это они посреди ночью шастают?

– Что-то произошло… – задумался Юлиан.

– И, гляди-ка, в дома вламываются! – вздернул брови Дигоро. – Точно что-то важное. Надо Габелия разбудить! Будет потом ныть, что пропустил самое интересное.

– Не беспокой его, пусть отдыхает. Сюда они все равно не зайдут, вне зависимости от того, что заставило их выйти на улицы.

Маг Габелий, к слову, уже давно спал, залив в себя большую кружку успокаивающего декокта, который ему заваривали веномансеры. Иногда с его кровати раздавался храп, будто земля тряслась.

Оторвавшись от наблюдения рассеивающихся по улочкам фонарей, которые походили издалека на светящихся в сосновых лесах Офурта мацурок, Юлиан сел на кровать.

Дигоро спросил:

– Купил противоядие от Ала-Убу?

– Да.

Они оба, веномансеры, уже давно договорились, что будут контролировать и докупать ингредиенты для алхимических лабораторий и уже готовые противоядия по очереди.

Юлиан распахнул суму, чтобы передать один флакон от Ала-Убу. И замер. Там, среди трав, бутылей с порошками и микстурами, в центре, как в гнезде, спал новорожденный птенец. Размером он был едва с женский указательный палец. Весь скрюченный, голый, без единого пера или даже пушинки – он сначала напомнил Юлиану кукушонка. Лишь в некоторых местах, у зоба и на спинке, виднелась какая-то корочка, словно запеченная.

Брови веномансера сошлись на переносице. Он еще ниже склонился над сумой, пытаясь понять, как и где мог попасть в сумку птенец. У травника Белля? Исключено, ведь там он складывал ингредиенты собственноручно, тщательно сверяя каждую позицию из списка. И к тому же грамоту от Королевского Веномансера доставал из сумки. Тогда разве что у… И Юлиан вспомнил тушки, разбросанные около кресла, куда он присел при посещении Момо.