— Я тебе звоню все утро! — обвиняющим тоном сообщила Анна. — Мне просто необходимо поговорить с тобой!

— Я сейчас не могу разговаривать, — сказала Элен. — Позвоню тебе позже.

Телефон снова задребезжал. Теперь это была Джулия, и голос у нее был низким и хрипловатым.

— Угадай, кто только что выбрался из моей постели!

— Я не могу сейчас разговаривать, — повторила Элен. Это уже становилось похожим на какую-то дурную комедию. — Извини.

Она в очередной раз повесила трубку.

— Дыши, — сказал Патрик, стоявший в дверях ее кабинета.

— Заткнись!

Она набрала номер мобильника журналистки. Телефон сразу переключился на голосовую почту. Элен старалась скрыть панику, не дать ей прорваться наружу, пока она наговаривала сообщение.

— С моим приемным сыном произошло несчастье, — сказала она. — Все это время я была в госпитале.

И все-таки ее голос звучал не слишком естественно. Словно Элен говорила с натугой и пыталась кого-то обмануть. Да ей и самой чудилось, что она лжет, потому что до этого момента она ни разу не называла Джека приемным сыном и далеко не все это время провела в госпитале с ним. Она разговаривала с Саскией.

Патрик, глядя на нее, изобразил глубокое дыхание. Элен махнула рукой, предлагая ему убраться.

Чувство вины, охватившее Элен, было явно преувеличенным: она ведь никого не убивала. И она совсем ничего плохого не сделала, просто забыла о встрече.

Закончив сообщение — «Мне бы по-прежнему очень хотелось поговорить с вами!» — вот только «очень хотелось» прозвучало как в телерекламе, — Элен сразу услышала звонок у входной двери.

Патрик спустился вниз, чтобы открыть, и сердце Элен упало, когда она узнала голос пришедшей клиентки. Это была Мэри-Бет, как всегда опоздавшая на сеанс в половине третьего.

Мэри-Бет определенно заслуживала отдельного абзаца в статье про работу Элен. Та журналистка могла бы подсчитать, сколько денег потратила Мэри-Бет за последние месяцы, ни на шаг не продвинувшись вперед. И еще она могла бы упомянуть, сколько Элен потратила на те ботинки, которые надела лишь однажды.

«Я плохой человек, — подумала Элен. — Плохой, очень плохой человек».

Он никогда не полюбит меня так, как любил Колин.

И в конце концов уйдет от меня, и я стану матерью-одиночкой, как моя мама.

Да еще и безработной.

А через каких-нибудь пять лет мне исполнится сорок. Сорок!

— Мэри-Бет! — позвала Элен, преисполнившись решимости.

Она быстро спустилась вниз, как раз в тот момент, когда Патрик уже приглашал ее клиентку войти.

— Простите, мне очень жаль, но сегодня мы не можем провести сеанс. И если уж на то пошло, я вообще не могу больше с вами работать.

Мэри-Бет была откровенно ошеломлена. Элен отметила, что сегодня в Мэри-Бет появилось что-то новое. Ее лицо не было таким надутым, как обычно. И еще она держала в руках букетик цветов, и на ней был длинный шарф, сливочно-желтый.

Патрик вопросительно вскинул брови, глядя на Элен поверх головы Мэри-Бет, и его усталые глаза явно пытались что-то сообщить Элен, вроде: «Ты что, теперь откажешься от всех своих клиентов?»

Потом он пожал плечами и ушел наверх.

— У вас все в порядке? — спросила Мэри-Бет.

— Не совсем, — ответила Элен. — Думаю, завтра в одной из газет появится статья, которая предназначена для того, чтобы уничтожить мою репутацию.

— В какой газете? — тут же спросила Мэри-Бет, будто намеревалась мгновенно помчаться за экземпляром.

— «Дейли ньюс». Мне бы, если честно, не хотелось, чтобы вы ее читали, но, видите ли, дело в том…

— Ну, посмотрим, что тут можно предпринять, — перебила ее Мэри-Бет. — Ох, и кстати, это вам. — Она протянула Элен букет.

— Спасибо. — Элен уставилась на цветы. Они были желтыми, как шарф Мэри-Бет. — Но не думаю, что вы можете как-то помочь, хотя и благодарна.

— Расскажите мне все.

— Простите, не поняла?..

— В тех пределах, до каких вы можете дойти, не нарушая чьих-то личных интересов, расскажите мне обо всем, что произошло.

— Простите, но я все равно не понимаю.

— Я адвокат, — пояснила Мэри-Бет. — И моя специализация — дела о клевете.

Но у меня маленький сын!

Это первое, что сказала Колин Скотт, когда ей сообщили, что ей осталось жить всего несколько месяцев

Мне снилось, что Ланс из нашей конторы сидит рядом со мной у госпитальной кровати, а с ним — незнакомая бледная рыжеволосая женщина.

— Нет, Ланс, я до сих пор не посмотрела «Предупреждение», — сказала я, развлекаясь.

— Ну и хорошо, — ответил он.

Это не было сном. Ланс действительно сидел рядом с моей кроватью.

— Как вы? — спросила рыжеволосая. — Моя кузина несколько лет назад сломала лодыжку. Она говорила, что боль у нее была сильнее, чем при родах.

— Мне не пришлось рожать детей.

Кто эта женщина?

— Мне тоже, — сказала она. — Это просто некое универсальное обозначение очень сильной боли, ведь так? Как будто и говорить о сильной боли невозможно, если ты не рожала. Хотя совершенно очевидно, что ничуть не легче перенести выход камней из почек.

— Нам бы лучше как раз отвлечь ее от мыслей о боли, — напомнил Ланс.

— Я пытаюсь проявить сочувствие, — возразила женщина. — И всегда говорю что-нибудь не то, когда навещаю больных. — Она посмотрела на меня и сообщила: — Я Кейт, кстати, жена Ланса, если вы не помните. Мы с вами встречались на рождественской вечеринке в прошлом году.

— О да, конечно, — пробормотала я, хотя память отказывалась признавать, что я видела ее где-то прежде.

Разве я не находила всегда предлог для того, чтобы не ходить на рождественские вечеринки?

— Мы подумали, что могли бы заскочить к тебе по пути, — сказал Ланс.

— В кино собрались, — добавила Кейт.

Далее последовало молчание. Я не могла придумать тему для разговора. И не понимала, почему они решили навестить меня.

— Какой фильм хотите посмотреть? — наконец спросила я.

И в то же самое время Ланс сказал:

— Тебе открытка от всех наших, из конторы. — И протянул белый конверт, на котором было написано мое имя.

— А еще шоколад. — Кейт помахала передо мной коробкой конфет, как ведущая какого-нибудь телевизионного шоу. — И всякие журнальчики. А еще виноград. Весьма неоригинально.

Я попыталась открыть конверт, но почему-то не смогла этого сделать, у меня вдруг очень сильно задрожали руки.