— Я не буду пихать себе в глаза какую-то хрень. — Гилберт отмахнулся.

Но его младший брат в полной мере унаследовал семейное упрямство и не собирался так просто сдаваться.

— Если ты не будешь носить очки, то близорукость продолжит прогрессировать… Так можно и зрения лишиться, — продолжал нудеть Людвиг. — Может, мы и страны, но тоже подвержены человеческим недугам. Давай сходим в оптику, подберем тебе хорошую оправу.

— Только через мой труп! — отрезал Гилберт.

Все же в игре «Кто кого переупрямит» победил младший брат: расплатившись по счету в пивной, он почти силком потащил старшего в ближайшую оптику. Там Гилберту, который возмущался так, словно его ведут на ампутацию как минимум мужского достоинства, быстро проверили зрение. А затем уже порядком раздраженный Людвиг купил ему первые попавшиеся на глаза очки — не слишком красивые, с толстой черной оправой.

Вечером того же дня Гилберт сидел на диване в гостиной их с Эржебет берлинской квартиры и крутил в руках подарочек брата. Гилберт и сам чувствовал, что в последнее время стал видеть хуже, но готов был скорее откусить себе язык, чем признать это прилюдно.

— Не нужны они мне, — проворчал Гилберт, отбросил очки на подушку и демонстративно развернул газету.

У первой же заинтересовавшей его статьи был такой мелкий шрифт, что читать было просто невозможно. Гилберт витиевато выругался и воровато огляделся: Эржебет плескалась в ванной, как и положено женщине, она посвящала этому важному занятию не меньше часа. Значит, он успеет просмотреть статью и не опозориться перед ней, представ в слишком интеллигентном виде. Поняв это, Гилберт решительно нацепил очки и погрузился в чтение. Вскоре он вынужден был согласиться с тем, что они были очень полезны — он мог прекрасно различить мелкие буквы. Постепенно он вообще забыл про ненавистный аксессуар, увлекшись статьей о футбольном скандале…

— Гил, ты носишь очки?!

Изумленный возглас Эржебет вернул Гилберта в реальность. Он выронил газету, обернулся и увидел застывшую в дверях Эржебет. Она только что вышла из ванной, закутавшись в зеленое полотенце с ромашками, которое едва-едва прикрывало ее грудь и доходило лишь до середины бедер. В любое другое время Гилберт не отказал бы себе в удовольствии полюбоваться ее чудесными точеными ножками и отпустил бы пару пошловатых комплиментов, но сейчас было не до этого.

«Она увидела меня в таком непотребном виде! Черт! Дерьмо!»

Гилберт сорвал очки и едва удержался, чтобы не зашвырнуть их куда подальше.

— Лизхен, это не то, что ты подумала, — с деланной небрежностью заговорил он. — Просто вот решил приме…

— Надень обратно! — Эржебет в одно мгновение оказалась рядом и с такой силой водрузила очки ему на нос, что едва не впечатала дужки в щеки.

Гилберт растерялся, он ожидал чего угодно: насмешек, шока, сочувствия, но только не такой реакции.

А Эржебет отстранилась, рассматривая его так внимательно, словно видела впервые. Ее взгляд подернулся задумчивой дымкой, щеки порозовели. Гилберт не мог не заметить, как от возбужденного дыхания колышется ее грудь под полотенцем. Эржебет приоткрыла рот, нервно облизнула губы и вдруг, протянув руку, легонько провела пальчиком по шее Гилберта. Он невольно вздрогнул, по коже побежали приятные мурашки.

— Профессор Байльшмидт, простите, — покаянно прошептала Эржебет, опустив очи долу, — я не сделала домашнее задание. Вы ведь не будете меня наказывать?

Она состроила невинную мордашку, и до Гилберта наконец-то начало доходить, в чем дело.

Он грозно свел брови, демонстративно поправил очки.

— Это непростительно, фройляйн Хедервари! — постаравшись подпустить в голос как можно больше холода, отчеканил он. — Вы заслуживаете строгого взыскания!

— Ах! Ужасно… А если так…

Эржебет склонилась к «профессору» и подарила долгий, страстный поцелуй. Когда она отодвинулась, Гилберту с трудом удалось сохранить на лице невозмутимую маску. Но игра есть игра.

— Этого не хватит, — отрезал он. — Просите лучше, фройляйн.

Ему достаточно было лишь легонько потянуть, чтобы полотенце Эржебет соскользнуло на пол…

В воскресенье Гилберт осуществил свой план: две пары отправились в музей.

Людвиг сразу же заметил, что брат гордо щеголяет в новеньких очках с модной оправой, которые ему очень к лицу.

Пока их дамы, возбужденно переговариваясь, разглядывали роскошное платье, некогда принадлежавшее любимой сестре Фридриха Великого, Людвиг решился удовлетворить свое любопытство.

— Брат, ты ведь свирепел от одного упоминания об очках. С чего вдруг такая перемена?

— Я? Свирепел? — очень натурально удивился Гилберт. — С чего ты взял? Да я просто обожаю очки!

При этом он почему-то бросил на Эржебет мечтательный взгляд и расплылся в довольной улыбке.

Людвигу оставалось лишь теряться в догадках.

Людвиг проснулся от острого ощущения: что-то не так. Он медленно открыл глаза и тут же едва не подпрыгнул на кровати — всего в паре сантиметров от его лица алели нежные девичьи губы.

Казалось бы, Людвиг уже давно должен был привыкнуть к тому, что Аличе без спросу залезает в его постель, но он все еще каждый раз пугался. И не только пугался.

Людвиг покраснел до корней волос, понимая, что скоро любителю рукоделия Родериху опять придется штопать его трусы: здоровый мужской организм так и норовил их порвать.

— Людди, — прошептала во сне Аличе и попыталась обнять его одной рукой. Это стало последней каплей. Людвиг практически скатился с кровати и стремглав вылетел из спальни.

Полминуты он стоял, тяжело дыша.

«Надо бы пойти в ванну. Освежиться…»

Людвиг поспешно зашагал по коридору и, сворачивая за угол, столкнулся с кем-то.

— А-А-А-А-А! Призрак старого Бисмарка! Прошу, не заставляй меня опять штудировать отчеты дипломатов!

— Брат, не ори, это всего лишь я, — пробормотал Людвиг, потирая ушибленный лоб.

— Люц? — озадачено заморгал Гилберт. — А что ты тут посреди ночи шастаешь?

— То же самое я хотел спросить у тебя…

— Эм-м… да я собственно… — Гилберт замялся, отводя взгляд. — Водички ходил попить, вот! А ты?

— И у меня в горле пересохло. — Людвиг радостно схватился за удобное оправдание, но Гилберта оказалось не так-то легко провести.

— И это от жажды у тебя физиономия так раскраснелась? — Он пытливо взглянул на младшего брата. — Люц, я же тебя, как облупленного знаю, ты совсем не умеешь врать. Колись, что случилось?

— Да там… у меня в постели… — Людвиг заалел, как маков цвет. — Аличе… Опять…

— Так. Стоп, — оборвал его Гилберт. — Ты говоришь, к тебе под одеяло забралась милашка Аличе?