и дождей оно стало еще более страшным и зловещим. Мы сидим с Баага, временным поверенным в делах МНР в Китае. Это крупный и статный человек с широким лицом, словно высеченным из монгольской скалы. Он рассказывает мне об этих страшных августовских днях и ночах.

— Повод? Да разве им нужен был повод в те дни? Наш шофер якобы наехал на портрет «самого, самого красного солнца…». Это, конечно, был вымысел, но его пустили в ход, и этого сигнала оказалось достаточно для распаленных и без того хунвэйбинов. Да и не только хунвэйбинов! Было 11 часов 30 минут утра. У входа в посольство собралась толпа разъяренной, дико кричащей молодежи: «Требуем посла-ревизиониста!», «Хотим сжечь его заживо!» Увидев, что дело принимает опасный оборот, посол позвонил в Министерство иностранных дел и попросил оказать необходимую помощь. Попросил защиты. Создалась угроза нападения на посольство суверенного государства, на монгольскую территорию, что противоречило всем нормам международного права. Во все века дипломатические миссии считались неприкосновенными. Из министерства ответили: «Там находится наш представитель». И действительно, представитель протокольного отдела Министерства иностранных дел Китайской Народной Республики был здесь, среди хунвэйбинов. Посол выходит во двор, открывает тяжелые железные ворота, чтобы впустить представителя министерства, но вместе с ним входят еще какие-то неизвестные лица. Они пытались вручить послу «протест», всунуть ему в руки какой-то пакет с материалами, навязать официальному представителю Монгольской Народной Республики свою волю. А снаружи хунвэйбины беснуются, кричат, скандируют, напирают. Наконец железные ворота не выдерживают, толпа словно вихрь врывается во двор, в здание и служебные помещения посольства, в кабинет посла, расклеивает в коридорах лозунги, бесчинствует… И в невообразимом гвалте продолжают раздаваться возгласы: «Смерть послу-ревизионисту!» Наконец, учинив страшный погром, толпа удаляется».

Но осада посольства продолжается, оно блокировано, персоналу не разрешается выходить из здания, запрещена доставка продуктов и медикаментов. Монгольские дипломаты вместе со своими семьями находятся «под домашним арестом», но ведь арестованные получают пищу, а они? Тяжело заболела монгольская девочка. Из посольства позвонили в Министерство иностранных дел и просили прислать врача. В ответ — ледяное молчание. У ребенка высокая температура, нужна неотложная помощь. Что же делать? И все-таки выход был найден. Ребенок получил необходимую медицинскую помощь. К осажденному посольству по невидимым путям благодаря братской социалистической солидарности стали поступать пища, лекарства, информация.

Два штурма в течение «красного августа» пришлось отражать советскому посольству. В первый раз разъяренные «революционные массы» разбивают окна торгового представительства, размалевывают черными иероглифами, надписями и лозунгами стены, беспрерывно скандируют проклятия и угрозы, но проникнуть на территорию посольства не решаются. Во второй раз они все же ломают высокие железные ворота и врываются на его территорию. Разбивают, громят помещение дежурного посольства, разбивают окна консульского отдела. Возбужденная толпа заполняет весь двор. Вышиблены двери и окна, сожжены две «Волги». После дикой вакханалии хунвэйбины построились и строем удалились. Разве это не доказывает лишний раз, что нападение не было стихийным, что все до мельчайших подробностей было предварительно продумано и спланировано? Так готовится любая провокация.

Настала очередь английской миссии. Я уже писал, что в первый день своего пребывания в Пекине вид обгоревшего здания миссии произвел на меня ошеломляющее впечатление. Действие этой «драмы» развертывалось поздно вечером. Ее «сценарий» был разработан до мельчайших подробностей, поэтому все произошло молниеносно. В те дни в Гонконге было запрещено издание трех газет, выходивших на китайском языке. Повод вполне достаточен. В миссию был направлен ультиматум: «Не позднее 22 часов 22 августа отменить запрет на издание газет, иначе…» Наступает вечер, один из теплых, ясных осенних вечеров в Пекине. Стрелки часов показывают 9 часов 30 минут. Со стороны англичан ответа нет. А перед миссией уже собирается готовая на все, озлобленная, разъяренная толпа. Постепенно миссия окружена несколькими рядами солдат регулярной армии. Атмосфера накалена до предела. Стрелки часов показывают 10. Время ультиматума истекло. Толпа с диким ревом бросается через ограду на территорию миссии. Откуда-то появляются канистры с бензином, вспыхивает огонь, языки пламени зловеще поползли по стенам, загорелись оконные рамы. Из окон и дверей начали выскакивать перепуганные насмерть мужчины, женщины, дети. Их вопли слились с ревом разгневанной толпы хунвэйбинов. А пламя уже охватило все здание, зарево пожара ярко полыхало в темной пекинской ночи.

Здание резиденции руководителя миссии обгорело, сожжены автомобили сотрудников, сами они размещены в других помещениях, находятся под домашним арестом. Вскоре были совершены нападения на посольства Кении, Цейлона и Италии.

Продолжаются «атаки» на иностранные посольства и преследования иностранных дипломатов, продолжается и «обстрел» Чэнь И. И хотя Чэнь И сошел с политической арены, исчез из поля зрения иностранных наблюдателей, соотечественники держат его под прицелом. Он прошел уже через инквизицию двух организованных с целью его осуждения митингов. Об одном из них — созванном для «окончательного осуждения Чэнь И» 27 августа и «успешно» проведенном Центром по связи пролетарских революционеров в системе Министерства иностранных дел — мы случайно узнали из вывешенной дацзыбао на одной из пекинских улиц. Митинг проходил в здании Всекитайского собрания народных представителей. Присутствовали Чжоу Энь-лай, Чэнь Бо-да и Ли Фу-чунь. От имени «пролетарских революционеров» из системы Министерства иностранных дел выступил Тан Цзян-фан, руководитель «боевого отряда» Пекинского института иностранных языков. «Чэнь И, — заявил он, — ты должен признать свои преступления перед председателем Мао, заместителем председателя Линем, перед группой по делам культурной революции. Иначе ты будешь повален на землю, и по тебе пройдут десятки миллионов ног, и ты уже никогда не поднимешься…»

События действительно принимали настолько угрожающий характер, настолько вопиющими становились эксцессы «дипломатии хунвэйбинов», что китайские руководители забили отбой. 23 августа Чжоу обратился к «полку бунтарей» из Пекинского института иностранных языков и Центра по связям при Министерстве иностранных дел: «…Хочу вас спросить: кому подчиняется Министерство иностранных дел? Государственному совету, руководимому председателем Мао и ЦК, или вам? Смешно, чтобы институт руководил Министерством иностранных дел…»

Чэнь Бо-да дополнил: «Вы перестали заниматься великой культурной революцией, серьезной классовой борьбой. Вы в институте никак не можете договориться между собой, а хотите руководить Министерством иностранных дел государства с 700-миллионным населением».

Через неделю, 1 сентября, Чэнь Бо-да снова заявил: «Великая культурная революция в Министерстве иностранных дел полностью сошла с пути, начертанного Мао. Некоторые говорят, будто Министерство иностранных дел продалось. Разве можно называть Министерство иностранных дел Китайской Народной Республики продажным? Интересы государства предают Лю и Дэн, продажна их политика».

На следующий день опять выступил Чжоу Энь-лай: «Я отвечаю перед ЦК за Министерство иностранных дел. Оно находится под моим непосредственным руководством. Вы фактически захватили мою власть».

В «хор» включаются