ненадолго из Пекина, мы всегда проезжали мимо этого жилого комплекса, построенного на окраине города, где за толстыми каменными стенами расположились многочисленные здания пекинского университета: учебные и научные институты, лаборатории, общежития для преподавателей и студентов. Построенный в 50-е годы в национальном китайском стиле, этот комплекс в знак дружбы между народами Советского Союза и Китая получил название «Дружба». Если не ошибаюсь, это название сохранилось даже во время «большого тайфуна». Здесь жили иностранные специалисты, преподаватели, переводчики и… «заграничные друзья» Китая. Во время «культурной революции» закрылись все библиотеки, в том числе самая большая пекинская библиотека, где собрано 9 миллионов томов книг, и иностранные ученые-китаеведы покинули Китай. Закрылись университеты, институты и другие высшие учебные заведения, и иностранные преподаватели тоже покинули страну. Остались переводчики, число которых увеличилось, так как в связи с расширением пропагандистского аппарата сейчас на полную мощность работали Синьхуа, радиостанции, издательство литературы на иностранных языках, издательство по выпуску журналов, предназначенных для заграницы; во много раз увеличились их штаты. Но не иностранцы-переводчики являлись основными обитателями «Дружбы». До «большого тайфуна» здесь жило свыше 600 иностранцев, затем это число сократилось до 250. И две трети из них составляли «заграничные друзья» Китая, «нахлебники», как шутливо прозвали их здешние иностранные наблюдатели, или «стопроцентные марксисты-ленинцы», как они сами себя называют, отщепенцы, изгнанные из рядов коммунистических партий и революционного движения. И, возможно, поэтому интерес к ним со стороны западных наблюдателей-дипломатов в годы «тайфуна» заметно возрос. Многие слухи, которые распространялись в течение всего этого периода, исходили из этого комплекса.

«Что привело их в Китай? Классовое самосознание? Страстное стремление научиться у китайцев, как осчастливить человечество мировой революцией?» — спрашивал французский журналист Морис Сантяр, который по соглашению работал здесь три года переводчиком и жил в одиночестве в этой обители, и отвечал: «Ни то, ни другое. Как известно, революция не импортируется. Главная причина приезда этих «революционеров» в Пекин — забота о своем собственном благе. Обманывая себя и китайцев, они «высоко поднимают» знамя коммунистических идеалов и прикрепляют себе на грудь значки с изображением Конфуция II — Мао Цзэ-дуна, чтобы, вернувшись на родину, сказать: «Я видел его, я изучил все его труды под треск автоматов, его «красная книжка» открыла мне все свои тайны». Находясь довольно долго рядом с этими «интернационалистами», я понял, что большинство из них руководствуется стремлением добиться славы за счет тех подлинных революционеров, которые, находясь на родине, борются, рискуя своей жизнью».

«Большой тайфун» проник и в гостиничный комплекс «Дружба». Вскоре появилась и первая дацзыбао, написанная японскими «революционерами». Вслед за ней — вторая, сочиненная четырьмя американцами — «подлинными марксистами-ленинцами», которые высказались за «полную уравниловку» с китайцами. Их голос услышали. «Уравниловка» стала проводиться в жизнь. Работающий здесь персонал отказался «обслуживать» заграничных «друзей», разделился на фракции, между ними началась борьба, в нее включились и иностранцы. Один из них заявил, что «дружба» превратилась во «вражду».

А в это время министр иностранных дел Чэнь И, которому доложили о дацзыбао американцев, собрал «заграничных друзей», провел с ними беседу и высказал сомнение относительно «разумности» уравниловки. Ведь вместо положенных им 600–800–1000 юаней они будут получать лишь 60, то есть среднюю заработную плату китайского рабочего.

— Впрочем, — заявил Чэнь И, — кто хочет, может попробовать. Если это решение покажется кому-то поспешным, необдуманным, он может отказаться от него. — И добавил: — Жить так, как живем мы, товарищи иностранцы, это значит жить без водопровода, телефона, лифта. У нас трудная жизнь, но мы твердо верим в лучшее будущее…

Присутствовавший на этой встрече французский журналист отметил: «Хотя Чэнь И говорил от первого лица, нет сомнения, он имел в виду не себя, а китайский народ, ибо как маоистская, так и антимаоистская верхушка, живущая в императорском дворце, не лишена того комфорта, которым окружали себя императоры».

Встреча закончилась поздно ночью, а уже на рассвете на стенах комплекса появилась трехметровой высоты дацзыбао: «Огонь, огонь по Чэнь И!» А вслед за ней и вторая… и третья… четвертая… «Заграничные друзья» объявили Чэнь И «контрреволюционером, проповедником черной линии Лю Шао-ци».

Эти события происходили в дни «красного августа» 1966 года, когда хунвэйбины кричали на улицах: «Долой Чэнь И», «Разобьем собачью голову Чэнь И!»

Таким образом, лозунги «внутри» комплекса и за его стенами полностью совпадали.

Вскоре после этого Чэнь И надолго исчез с политической сцены. Исчез, чтобы появиться вновь лишь… в конце года, на приеме в финском посольстве.

А «революция» в Министерстве иностранных дел продолжалась, события развивались с лихорадочной быстротой. К сожалению, в моем «пекинском архиве» нет многих материалов, которые помогли бы мне изложить их в хронологической последовательности. Об этих «событиях» мы, дипломаты и политические наблюдатели, узнавали только через несколько месяцев — и то косвенным путем — из речей и высказываний различных китайских руководителей. После «майских схваток» между «революционными массами» и защищавшими свое министерство сотрудниками, о которых речь шла выше, хунвэйбины постепенно устанавливают «контроль» над министерством. Тем временем — об этом мы узнали из дацзыбао Института иностранных языков — Мао Цзэ-дун распорядился отозвать на родину две трети китайских дипломатов, работающих за границей, для «закалки» в огне революции и приобретения революционного опыта (и они действительно возвратились). Верх в министерстве постепенно взяли воинственные, наиболее экстремистские элементы. Своими экстремистскими выступлениями особенно прославился вернувшийся из Индонезии временный поверенный в делах КНР в Джакарте Яо Дэнь-шан. Чжоу Энь-лай скажет, что «Яо Дэнь-шан выступал с докладами налево и направо. Его речь в Министерстве внешней торговли полностью ошибочна. Она вызвала там беспорядки. Его речь была подстрекательской». Но в августе Яо Дэнь-шан возглавил самые экстремистские элементы и стал министром иностранных дел. И хотя он находился у власти не больше недели, его прозвали «красным дипломатом», а август — «красным августом». В этот месяц действия «красной» дипломатии хунвэйбинов достигли кульминационной точки, в ход были пущены «огонь и меч». Подожжено здание английской миссии, сожжена «Чайка» монгольского посланника с флажком Монгольской Народной Республики. В тот же день толпы хунвэйбинов ворвались в монгольское посольство.

«10.9.67 Г.

Я прибыл в Пекин несколько дней назад. Уже прошел август — «красный август», месяц погромов дипломатических миссий и издевательств над дипломатами. Одним из первых нападению подверглось монгольское посольство. Оно находится недалеко от нашего посольства, на той же улице и даже на той же стороне улицы. Сейчас оно обклеено выцветшими афишами и дацзыбао, измазано черной краской и расписано большими кривыми иероглифами. У его главного входа хунвэйбины поставили разодранное чучело и не позволяют его убрать. От ветра