Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Через несколько месяцев Борис Волин издает приказ «О проверке выполнения Постановления ЦК ВКП(б)». Распоряжения по педологии выполнялись неудовлетворительно. В Москве еще оставалось 40 спецшкол, в которых обучалось 7 тысяч детей. Продолжали существовать школы для «умственно отсталых» и для «трудновоспитуемых». Массовый перевод детей вызвал, естественно, огромные трудности. Система была дезорганизована, учителя растеряны, школьники бесконтрольны. В приказе Наркомпроса сообщается, как ученица вспомогательной школы А. Степанникова через несколько дней после перевода в нормальную школу перестала ее посещать, жалуясь, что ей трудно там учиться. Погуляв некоторое время, она сама (!) обратилась в Наркомпрос с просьбой вернуть ее во вспомогательную школу.
Бубнов провел серию совещаний, на которых пытался объяснить мотивы принятого Постановления ЦК и отречься от личной ответственности за организацию педологической науки. В речах перед педагогами он делает упор не на спецшколы (перевод больных и трудных детей в обычные школы наверняка не пользовался популярностью среди учителей), а на неподконтрольность педологов, их независимость от администрации школы и на подчиненное положение педагогов при старой системе. Основной удар Бубнов наносит по только что умершему Залкинду: он оценивается как единоличный лидер педологии, а его взгляды теперь квалифицируются как «меньшевистская апологетика стихийности, струвистский объективизм и народническо-эсеровское учение о взаимодействии факторов, соединенные… в первую очередь с фрейдизмом». Выготский, тоже уже покойный, характеризовался Бубновым как другой «столп теперешней педологии». С присутствующим в зале Блонским Бубнов разговаривает более мягко, укоряет его в том, что вместо самокритики первой реакцией Блонского было письмо об отставке (потом все же Блонский выступил с покаянием). Все вместе взятое кажется очередной попыткой смягчить страшную угрозу, нависшую над всеми присутствующими, и в том числе – над самим Андреем Бубновым.
На уровне сегодняшнего знания мы можем надеяться на объяснение лишь самых общих механизмов функционирования, адаптации и разрушения науки в тоталитарной среде. Пример педологии показывает, как быстро происходило в ней гипертрофированное развитие прикладных областей, не обеспеченных реальным научным знанием, и чем оно кончалось. Вместо науки, смыслом которой является описание и понимание реальности какая она есть, формируется специфический феномен советской духовной жизни – «учение», смешивавшее остатки реальной науки и никак с ней не связанные обещания переделать неподдающуюся реальность. Характерной чертой здесь являются единоличные научные лидеры, управлявшие наукой так же, как другие вожди управляли партией или железнодорожным транспортом. В гуманитарной области все это неизбежно вело к обезличиванию науки, в которой исчезали различия школ, авторов, направлений, и к деградации ее содержания, которое во все большей степени ориентировалось на «нового массового человека».
Советская педология вместе с психоанализом, психотехникой, психологией, педагогикой одновременно разделили эту судьбу и, силами отдельных и лучших ученых, противостояли ей. Беспрецедентная политическая центрифуга выжимала, наряду с потоками пошлости и пустословия, и незаурядные духовные результаты. Несмотря на идеологическое давление и прямую, вскоре осуществленную угрозу расправы, гуманитарная наука 20-х и 30-х годов оставила уникальное, сегодня – бесценное свидетельство о людях своего времени. Педологию приходится рассматривать как историческую реальность, не избежавшую страшных ошибок своего времени, поплатившуюся за эти ошибки и вместе с тем в отдельных своих результатах поднявшуюся над временем, сохранившую его навсегда.
Глава IX
Посол и Сатана: Уильям К. Буллит в булгаковской Москве
Посол США в Советском Союзе (1933–1936) и Франции (1936–1941), Уильям Буллит одно время состоял пациентом Фрейда, а позднее организовал его выезд из оккупированной Вены. Психоаналитикам Буллит известен также тем, что был соавтором Фрейда в написанной ими вместе биографии президента США Томаса Вудро Вильсона. Дипломатам он известен как человек, игравший ключевую роль во внешней политике США перед Второй мировой войной. Узкому кругу историков-славистов его фамилия знакома, в частности, в связи с тем, что он поддерживал отношения со знаменитым писателем Михаилом Булгаковым. О Буллите известно многое. Но о гораздо большем приходится догадываться.
От Вильсона и Ленина к Рузвельту и Фрейду
Принадлежащий к филадельфийской семье из тех, которые в Америке называют аристократическими (его предки по отцу были французскими гугенотами, по матери – прусскими евреями, но и те и другие были среди первых поселенцев на Восточном берегу), Билл Буллит учился в Йейле и Гарварде. Потом был военным корреспондентом, путешествовал по Европе, с 1917 года работал в Госдепартаменте в президенство Т. Вудро Вильсона. Своеобразие его биографии начинается в России. В апреле 1919 года Буллит, участник версальских мирных переговоров, определивших печальное будущее Европы между двумя мировыми войнами, был направлен Вильсоном в Россию в качестве главы полуофициальной миссии. То, что происходило в Кремле, показалось Буллиту не менее важным, чем то, что происходило в Версале.
Ленин предлагал американской делегации, состоявшей из дипломата, журналиста и военного разведчика, следующее. Советская Россия готова отказаться от контроля над 16 принадлежавшими царской империи территориями, в число которых вошли бы не только Польша, Румыния и Финляндия, но и все три балтийские республики вместе с половиной Украины и западной Белоруссией, весь Кавказ и Крым, весь Урал и Сибирь с Мурманском в придачу. «Ленин предлагал ограничить коммунистическое правление Москвой и небольшой прилегавшей к ней территорией, плюс город, известный теперь как Ленинград». Взамен Ленин просил допуска к Версальским переговорам и признания нового правительства России ее бывшими союзниками. Буллит был в восторге от Ленина: «…подумать только, если бы я имел такого отца, как он!» Отца, однако, он найдет позже. А тогда Ленин тоже тепло отнесся к американцу, называл его своим другом.
Личность и намерения коммунистического правителя России так поразили Буллита, что по возвращении в Париж он попытался сделать все, чтобы обратить на них внимание Вильсона. Тот, однако, был известен своим «одноколейным мышлением». Вильсон в тот момент был более всего озабочен англо-французскими требованиями репараций и оставил русские предложения без рассмотрения.
Президента, настроенного резко антикоммунистически, раздражали всякие признаки интереса к русскому эксперименту со стороны американцев. Первым и на десятилетия главным таким признаком стала книга Джона Рида «Десять дней, которые потрясли мир». Журналист вскоре после революции, которую он прославил, умер от тифа в московской больнице на руках у