Но в истории социальных наук, имеющих дело с изменяющейся реальностью, есть еще один важный пласт: та неповторимая картина, которую увидела наука в определенный исторический момент. С точки зрения вечности именно этот пласт может оказаться самым важным.

На высшем уровне

Педология попала под идеологический обстрел сразу после разгрома философской школы Абрама Деборина и объявления «борьбы на два фронта». Заседание президиума Комакадемии, подведшее в самом начале 1931 года черту под «великим переломом» в научной жизни, принимает по докладу Отто Шмидта (того самого, в недавнем прошлом «куратора» советского психоанализа) такую, в частности, резолюцию: «…Важное значение приобретает разоблачение всякого рода псевдомарксистских течений типа корниловщины, бехтеревщины в психологии». 25 января 1931 года ЦК ВКП(б) принимает Постановление «О журнале „Под знаменем марксизма“ и сменяет его редактора (вместо Деборина им становится Марк Митин). К концу года журнал конкретизирует: «В психоневрологических науках не дано достаточно развернутой критики как механистических и идеалистических теорий Корнилова в психологии, Ганнушкина в психиатрии и невропатологии, Блонского в педологии… системы идеалистических ошибок т. Шпильрейна, меньшивистски-идеалистического эклектизма т. Залкинда и т. д.».

В эту кампанию взаимного самоуничтожения активно включается журнал «Педология», редактируемый Залкиндом. Он призывает коллег к добровольным, опережающим саморазоблачениям. «Если бы эпически настроенные педологи (кстати, очень избегающие страниц нашего журнала! Симптом?) внимательнее вдумались бы в идеологические дискуссии на педолого-психологическом фронте – они поняли бы, что отрыв их от сегодняшней практики органически связан с марксистской их девственностью» – такую передовицу публикует журнал в начале 1931 года. Маловероятно, что Блонский, Басов, Выготский, Лурия пребывали в это тревожное время в эпическом настроении, и уж никак нельзя заподозрить этих людей в девственности любого сорта. Однако они тогда уклонились от коллективной самокритики, которую предлагал Залкинд. Как покажет близкое уже будущее, они от этого не проиграли.

Номера журнала заполняют идеологические проработки, например статья П. Левентуева «Политические извращения в педологии». Даже терминологически педология сама подготовила свой конец. Ни Залкинда, ни его журнал все это не спасло. Скорее напротив: Залкинд был снят с редакторского. поста уже в конце 1931 года, а через год его журнал был ликвидирован. Илья Шпильрейн, почти не включавшийся в дискуссию и очень сдержанно отвечавший на критику в свой адрес, оставался редактором «Психотехники и психофизиологии труда» еще три года, почти до самого своего ареста, практически совпавшего с закрытием журнала.

Вместе с тем ничто не предвещало того удара, который был нанесен педологии в 1936 году. По-прежнему выходили переиздания педологических учебников, продолжалась подготовка кадров, все больше педологов работало в школах. Более того, их полномочия даже увеличивались: приказ по Наркомпросу от 15 января 1935 года возложил на педологов, дополнительно к их прежним обязанностям, ответственность за отбор детей при приеме в школы. Заместитель наркома просвещения Моисей Эпштейн, курировавший педологию, был, однако, смещен со своей должности. Первым заместителем наркома Андрея Бубнова был назначен Борис Волин, старый большевик и необычно активный деятель с большими связями, в прошлом борец с троцкистской оппозицией, в будущем организатор партизанского движения.

4 июля 1936 года было принято Постановление ЦК ВКП(б) «О педологических извращениях в системе Наркомпросов». Педологическое движение характеризуется в понятных любому советскому человеку терминах – как создание в школах вредной организации, имеющей свои руководящие центры. Вред от педологов ЦК увидел в проведении ложнонаучных экспериментов, бесчисленных обследований, бессмысленных и вредных анкет и тестов. Все это имеет целью найти максимум отрицательной или патологически извращенной информации, характеризующей советского школьника, его семью, родных и общественную среду. Обследования умственного развития и одаренности школьников представляют собой форменное издевательство над учащимися. Особое внимание уделяется специальным и вспомогательным школам. Большинство учащихся там, считал безымянный автор постановления, вполне нормальные дети. Более того, в них учатся и талантливые дети; все они подлежат обратному переводу в школы обычного типа. Центральный комитет считал также, что в результате деятельности педологов оказались ущемлены в правах обычные учителя. Был дан и философский анализ педологических взглядов. «Главным законом педологии» объявлялось признание фаталистической обусловленности развития детей биологическими и социальными факторами. А этот глубоко реакционный закон находится в вопиющем противоречии с марксизмом и со всей практикой социалистического строительства, успешно перевоспитывающего людей.

Конкретная причина разгрома педологии была непонятна современникам, ее искали в потаенных случайных событиях. Родилась легенда об обследовании педологами сына одного очень высокопоставленного лица (по слухам – Андрея Жданова). Сыну поставили неблагоприятный диагноз, что якобы и привлекло внимание этого лица к педологии.

В Постановлении ЦК ВКП(б) действительно чувствуется определенное, хотя и весьма одностороннее, знание дела и некий личный интерес. Тональность его не вполне совпадает с установившимся уже в идеологической сфере стилем туманных разграничений и абстрактных ярлыков, которые лишь в другом, застеночном мире получали силу приговора. Скорее оно развивает мотивы ведшихся в профессиональных кругах дискуссий.

Ни одна другая «лженаука» в советской истории не удостаивалась особого Постановления ЦК. Необыкновенно высокий уровень рассмотрения педологических дел требует объяснения. Действительно ли дело в личной обиде одного из вождей? Или постановление – промежуточный результат неясных нам сегодня аппаратных игр, часть какого-то неосуществленного политического замысла, подготовка к несостоявшемуся большому процессу?

Постановление удивляет рядом трудно сочетаемых особенностей. В бурно расширяющейся деятельности педологов и в новой сети спецшкол было, конечно, множество недостатков. Но полная ликвидация педологических служб, и в частности закрытие спецшкол, не имела реальных причин. Никакого отношения к проблемам спецшкол не имеют приписываемый педологии «главный закон», фатализм и прочие антимарксистские извращения, в которых теоретики педологии к тому же не были повинны. Но больше всего удивляет то, что Постановление ЦК, содержащее очень сильные обвинения в создании антимарксистской организации, производящей массовые эксперименты над детьми, имело сравнительно мягкие последствия. В обстановке 1936 года подобного обвинения, да еще сформулированного от имени высшей политической инстанции, было более чем достаточно для репрессий. Их, однако, не было. Слово «вредительство», которое было бы роковым, в постановлении не употребляется. Педология была ликвидирована как наука; но ее лидеры не были репрессированы, как, например, лидеры психотехники. Работники российского и многих республиканских наркомпросов подверглись почти поголовным репрессиям позднее, в 1937–1938 годах, и по другим поводам. Постановление по педологии не привело и к широкой идеологической кампании, какая последовала после вмешательства ЦК в философию в 1931 году.

Возможно, акция планировалась для масштабной и убедительной (жертвой оказывались дети!) компрометации популярного Бухарина, много лет публично поддерживавшего педологию. Но Бухарин проявил слабость, и его проблема была решена другими средствами. Самое тяжелое оружие, какое было в страшном идеологическом арсенале, на этот раз выстрелило вхолостую.

Однако для судеб советской педологии и педагогики