– Хватит… – эхом отозвался Янгред. Слово отдалось в висках. Оклик тоже.

В комнате снова раздался стон, пробравший до костей; Янгред едва не развернулся, не ринулся к обагрённой постели. Но чем бы он помог? Отдал бы часть своей крови? Он слышал, что эллинг умеют её переливать и иногда это помогает… а иногда убивает. К тому же с его кровью, скорее всего, тоже что-то стряслось. Иначе почему его друг наставил на него нож, точно на заразное, нет, взбесившееся животное? В повисшей тишине он вздохнул, и впервые вздох получился глубоким. Что с ним?.. Что он нёс, какое королевство? Он глянул под ноги. Тени были густыми и тяжёлыми. Обернулся. Девушки заботливо укладывали Хельмо удобнее.

– Я всё понимаю, – прошептал Хайранг, но если и понимал, оружия не опускал. – Ты на взводе, ты боишься за всех нас, твоя честь задета. Но…

– Да, – пытаясь взять себя в руки, отозвался Янгред. – Я боюсь. А вот ты у меня, оказывается, храбрец. А… – он улыбнулся уже своей, нормальной улыбкой и прищурился, – что ты сделаешь, если прямо сейчас я сам напорюсь на твой клинок? Жить мне, если честно, не хочется. Не искушай меня.

Он не собирался так поступать, но думал хоть этим задеть, смутить Хайранга. Напомнить, в конце концов, о субординации: остудить разгорячённую голову одно, а махать перед лицом оружием вот уже целую минуту – другое. Но Лисёнок, то ли совсем расхрабрившийся, то ли наоборот спятивший от ужаса, невозмутимо продолжил дерзить:

– Скажу, что ты помешался и повторил историю Вайго: не пережил предательство. Заберу ключи от долинных городов и уведу наших людей из этой клоаки. А прежде – облегчу муки Хельмо. Раз уж ты так раскис.

Слова подействовали сродни затрещине. Янгред отступил, загораживая проём.

– Он выживет. Понял? Только подойди.

Убрав оружие в ножны, Хайранг довольно фыркнул. Неужели этого он и добивался?

– Если так, не спеши с захватническими планами, потому что он тебя убьёт. Я вернусь сторожить царя. А ты… – Он глянул через плечо Янгреда, вздохнул и продолжил с грустной улыбкой: – Дорэн однажды просил тебя прежде всего остаться нашим командиром, но сейчас важнее, чтобы ты не стал тем, что я видел минуту назад. Присмотри за Хельмо. Если что-то случится, я доложу. И…

– Эй, – тихо прервал Янгред. Он понимал, что должен сказать и это. – Я много наболтал, но просто знай. Ты никогда меня не предавал. Все твои выборы были правильными. Выбор Инельхалль – тоже. Это один я идиот.

Хайранг обнял его, и он осёкся. В детстве они, конечно же, считали всякие объятья слезливой предосудительной чушью. А потом долго считали чужими друг друга.

– Твои тоже, Янгред. Спасибо, что вернулся. Уже трижды, считая твоё помешательство.

И, отстранившись, Хайранг как ни в чём не бывало пошел прочь. Редко он так проявлял эмоции, вообще почти никогда. Вот и теперь даже не оборачивался.

– Спасибо, – ошалело пробормотал Янгред ему в спину.

Впервые он услышал себя действительно отчётливо. И поспешил в комнату.

Хельмо всё время проваливался в забытьё; когда открывал глаза, смотрел сквозь тех, кто к нему подходил, и что-то шептал, кусая обмётанные губы. В конце концов, ближе к двум, он уснул. Наклонившись и коснувшись лба, Янгред не почувствовал жара. Лицо из бледно светящегося стало просто серым.

– Что дальше?..

Девушка, стоявшая подле окна, улыбнулась ему, и по одним только глазам он узнал: та же, что и в шатре обрабатывала Хельмо раны. Остальные прибирались в комнате, унося вещи и снадобья, вытирая пол от крови.

– Ждём солнца. Оно в этих краях целитель. Тем более красное солнце зари.

Янгред тщетно вглядывался в неё. То ли его способность понимать мысли по взгляду перестала действовать, то ли взгляды служительниц богини не были доступны его мирскому уму.

– Воевода Хельмо… – сдавшись, попытался спросить он, но запнулся.

– Должен выжить. – Девушка пошла за остальными к двери. – Если не тревожить.

– Скажи, а как тебя зовут?

Янгред не знал по имени ни одну эллинг, никогда и не спрашивал их имён. Порой они вообще не казались ему существами из плоти – скорее, духами, появляющимися, чтобы помочь и тут же пропасть. Так считали очень многие воины.

– Азинайль, Ваше Огнейшество.

«Последняя Надежда». Кто-то точно смеётся над всей этой кампанией.

– Если что, мы останемся в гостевых комнатах. Зовите нас.

И она вышла.

Янгред оставил приоткрытым одно окно и вернулся к постели. На лежащей поверх одеяла руке Хельмо он заметил мурашки. Жар сменил озноб – следствие скорее шока и истощения, чем новой угрозы. Иной холод, нежели в зале, где мёртвый мальчик обратился в костяное изваяние. А если нет… Показалось, что тени от предметов опять налились чернотой, и Янгред спешно тряхнул головой. В ней зазвенело.

– Я не поступлю так с твоим домом, – прошептал он, не зная, могут ли его слышать. Благословляющие поцелуи в лоб он считал по-прежнему чушью, да и в Ойге так обычно целовали покойников, потому он лишь взял недвижную руку Хельмо и коснулся губами золотого гербового перстня. – Никогда. Слово чести.

Он быстро вытер затуманившиеся глаза. Не хватало ещё этого, хорошо, что никто не видит, особенно из своих. На слёзы его редко пробивало даже в подпитии, что-то похожее в последний раз было разве что под Басилией, когда столько солдат полегло просто так. А сейчас всё хорошо. Хельмо выживет, армию не перебьют горожане, свой ждущий земель народ он тоже не подвёл и даже с Лисёнком наконец объяснился, пусть и на ножах, в самом прямом смысле выражения… Янгред ухмыльнулся: последний парадокс его приободрил. Но тут же он мрачно, даже с некоторым суеверным страхом задумался о другом.

Хайранг, вразумляя его, сказал необычную фразу, что-то об истории. Точно. О повторяющейся истории Вайго. Царь тоже ополчился на своих людей, когда убили его друга. Интересно, кто был предателем? Опять Хинсдро? Как же тогда он избежал кары?

Янгред не хотел смыкать веки – боялся, проснувшись, обнаружить рядом труп. Но они упрямо опускались, и, прислонившись к спинке старого кресла, он вскоре сдался, зажмурился, решив, что это на минуту.

Он проснулся только спустя пару часов. В комнате, кроме него, никого не было.

Конь с хрипом завалился на бок сразу, едва Хинсдро со своей завёрнутой в плащ ношей спешился. Поддев носком сапога вздувшийся и в последний раз опавший, весь в мыле, бок, он выругался и, стискивая зубы, ненадолго поднял взгляд к ясному, но почему-то беззвёздному небу. Уже четвёртая лошадь. Четвёртая, а время убегало. Сколько осталось? И сколько дороги? Никто не оборачивался туда в одну ночь. Да никто и не пытался, зачем бы? Впрочем, ложь. Кое у кого такая надобность возникала.