Мне нужно прикоснуться к ней.

Моя рука опускается к поясу ее джинсов, пальцы скользят по полоске голой плоти там, где ее майка задралась. Я расстегиваю пуговицу и с практической легкостью расстегиваю джинсы, просовывая пальцы внутрь и прижимая их к влажному теплу ее киски через тонкие хлопковые трусики.

Я почти теряю контроль над своим возбуждением, когда чувствую, что она уже намочила их насквозь. Из моего члена вытекает столько спермы, что мои боксеры становятся мокрыми, а пульсация становится почти невыносимой, и я стону, вжимаясь в ее бедра.

— Ты такая мокрая, — дышу я ей в ухо, мой голос хриплый от вожделения. — Это все для меня, птичка?

Она беззвучно кивает, ее дыхание сбивается на маленькие вздохи, пока я скольжу пальцами вверх, прижимая их к ее клитору через тонкий хлопок. Она издала стон удовольствия, и я стиснул зубы.

— Скажи мне, если захочешь остановиться, — пробормотал я, заставляя себя произнести эти слова. — Но я могу сказать тебе прямо сейчас, Эмма, я не смогу.

Мои пальцы скользят в ее трусики, когда я шепчу последнее слово, и я стону вслух, когда чувствую ее влажное тепло, прижимающееся к моим пальцам. Я легко нахожу ее клитор, прижимаю к нему кончики пальцев и начинаю водить ими по кругу, и влажный звук наполняет комнату развратным шумом, от которого мой член начинает болеть. Ее бедра выгибаются в моей руке, и только благодаря самоконтролю я не даю себе рвануть вперед.

Я хочу почувствовать, как она кончает, прежде чем трахнуть ее. Но боже, как же чертовски трудно ждать.

— Тебе приятно? — Шепчу я ей на ухо, пока мои пальцы двигаются быстрее, и я чувствую, как она бьется о мою руку, когда я двигаю их ниже, к ее входу. Она отчаянно хочет оргазма, и я хочу дать ей его. — Жадная птичка. Ты хочешь кончить, не так ли?

Она бездыханно кивает. Мне не нужно было спрашивать, но я хотел услышать ее ответ. Я чувствую, как набухает ее клитор под моими прикосновениями, пульсирует, ударяясь о мою руку, когда я ввожу в нее два пальца, желая большего.

Как только я ввожу их в нее, она издает пронзительный вопль удовольствия, ее бедра бьются о мою руку, когда мой большой палец находит ее клитор. Я ввожу в нее пальцы так же, как трахал бы ее: длинными, жесткими движениями, от которых она цепляется за мои руки, прижимаясь ко мне, а я прижимаю ее к стене, зажав между нами свою руку. Мой язык скользит по изгибу ее уха, ритм моих пальцев неумолим, когда я подвожу ее к оргазму, и я чувствую, как подгибаются ее колени, когда она начинает кончать.

— Данте! — Она выдыхает мое имя, последний слог переходит в крик, и она сжимается вокруг моих пальцев, смачивая мою руку, когда кончает. Я продолжаю вводить пальцы, продлевая удовольствие, пока она прижимается ко мне, медленно спускаясь вниз.

А потом я падаю перед ней на колени, отчаянно желая почувствовать ее вкус на своем языке.

Она снова произносит мое имя, но я едва слышу его. Одним движением я стягиваю с нее джинсы и трусики и отбрасываю их в сторону, раздвигая ее ноги, большими пальцами раздвигая ее складочки, чтобы я мог видеть каждый дюйм ее покрасневшей, набухшей киски. С нее капает вода, она скользкая и блестит от возбуждения. Я стону, наклоняясь и провожу языком от ее входа до клитора одним быстрым движением, от которого он покрывается самым сладким вкусом, который я когда-либо ощущал во рту.

— Господи, Эмма, — стону я, тяжело дыша, когда мои губы нависают над ее киской. — Ты чертовски вкусна.

А потом я прижимаюсь к ней ртом, жаждая большего.

Я поглощаю ее, как будто это гребаный пир. Я проникаю между ее складок, нахожу ее клитор и облизываю его в том же ритме, который ей нравился раньше, слизывая ее возбуждение. Ее рука путается в моих волосах, когда она стонет, и мой член болезненно вздрагивает, его ствол покрыт моим собственным возбуждением.

Мне нужно, чтобы каждая часть меня была внутри нее. Мои пальцы все еще влажные от траха с ней, и теперь я просовываю внутрь язык, изгибая его и облизывая ее с нарастающей потребностью, которая словно одолевает меня. Я не могу насытиться ею. Я никогда не хочу останавливаться, и в то же время мне нужно кончить так сильно, как никогда в жизни.

Сделав взволнованный вдох, я высунул язык и слегка присосался к ее складочкам. Я слегка провожу зубами по ее мягкой плоти, и Эмма задыхается, извиваясь у меня во рту.

— Данте, пожалуйста…

Ее мольба — самое сладкое, что я когда-либо слышал.

— Не волнуйся, птичка, — бормочу я, сдвигая ее топ с дороги и прижимая руку к ее упругому животу, прижимая ее к стене. — Я заставлю тебя кончить еще раз.

Мой язык снова скользит по ее клитору, и она вскрикивает. В тот момент, когда я прижимаюсь к нему губами, всасывая набухшую плоть в рот, я чувствую, как она снова подвигается ко мне.

Ее руки больно путаются в моих волосах, дергая за них, но я почти не замечаю этого. Ее возбуждение заливает мой рот, когда она кончает, смачивая мои губы и подбородок, и я стону, когда мой член пульсирует и подрагивает, настолько близко к краю, что сдержаться почти невозможно. На мгновение мне кажется, что я кончу, даже не прикоснувшись к своему члену, просто от того, что ем Эмму.

Она такая чертовски мокрая, и мне нужно быть внутри нее.

— Боже, боже, я должен тебя трахнуть… — Я стону, облизывая ее еще раз, погружая язык внутрь, и когда ее киска сжимается вокруг моего языка, я теряю последнюю нить самоконтроля.

Я хватаю ее за бедра и без усилий поднимаю ее, когда встаю, ее ноги обхватывают мою талию. Я опрокидываю ее на диван, задирая майку, когда мы оба падаем на него.

— Ты нужна мне голой, — дышу я, отчаяние переполняет меня. — Блядь…

Я раздеваю ее догола за считанные секунды, возбуждение захлестывает меня с каждым новым кусочком кожи, который открывается. И кажется, что она хочет этого так же сильно.

— На тебе слишком много одежды, — шепчет Эмма, протягивая руку, чтобы расстегнуть первую пуговицу на моей рубашке. — И вообще, кто носит дома рубашку на пуговицах?

Я не могу удержаться от усмешки.

— Человек, который живет в таком доме, — говорю я ей,