Внезапно испугавшись силы этого ощущения, нормандец, чтобы прийти в себя, тряхнул головой и глубоко вдохнул ледяной воздух. В это мгновение Джена’эрекку пошел на посадку.

Соприкосновение с землей было болезненным. Мессенджер Танкреда показывал половину третьего утра. Значит, он провел в седле четыре часа, и, когда он ступил на твердую почву, тело напомнило ему об этом. Негнущиеся суставы захрустели, как сухое дерево.

Джена’эрекку опустился на пятачок, прилепившийся к склону горы. Скалистая площадка заканчивалась выступом, нависавшим над теряющейся во тьме обрывистой кручей. Танкред предположил, что добраться сюда можно только по воздуху, но, вероятно, существует и дорога, просто ее не видно в темноте. Альфа Центавра С едва позволяла различить скалы, громоздившиеся здесь на высоте полета хищных птиц; однако, заметив среди них темное пятно, чернее всего окружающего, Танкред понял, что там находится вход в пещеру. Он бросил вопросительный взгляд на Джена’эрекку, и тот кивком подбодрил его, предложив двигаться дальше. От разгоряченного полетом атамида шел такой жар, что все его тело окружили завитки пара, отсвечивающего в слабеньких лучах красного карлика на ночном небе Акии.

Напряженный, как тетива лука, с тревожной складкой на лбу, Танкред медленно подошел к темному отверстию. Оттуда не доносилось ни звука. Вход был не шире обычной двери дома. Не раздумывая, он вошел.

Внутри царила полная тьма.

Он подождал несколько секунд, чтобы дать глазам привыкнуть. Начав различать стены, он сделал несколько осторожных шагов и прикоснулся к ним рукой. Скала была холодной и шероховатой. Его пальцы нащупали продольные бороздки.

Он снова пошел вперед, но медленно, как никогда. Через несколько минут заметил, что уже отдалился от входа, которого больше не было видно. Скудный свет Проксимы Центавра сюда не доходил. Сердце оглушительно билось. Не от страха, а от возбуждения. Хотя результат тот же. Влажные ладони, сбитое дыхание, путаница в мыслях. Ему необходимо взять себя в руки. Пути назад нет, он должен идти вперед. Тут он заметил расположенный за поворотом коридора метрах в двадцати перед ним источник света. Он отбрасывал на стены мерцающие отсветы.

Свернув за угол, Танкред обнаружил зажженный факел, воткнутый в наискось пробитую в стене дыру. Наконец он смог увидеть линии, которых до того лишь коснулся кончиками пальцев. Тонкие горизонтальные полоски на расстоянии меньше сантиметра друг от друга, ведущие все как одна вглубь пещеры.

Это место было ему знакомо.

Точно как в одном из его странных снов! В том, что приснился прямо перед его первым боем с Испепелителем, на борту «Святого Михаила». В этом сне он умирал, раздавленный скалой.

– Следуй линиям…

Слышал ли он мысленный голос, или же в памяти просто всплыл сон?

Его пробрала дрожь. Если события пойдут по тому же мрачному сценарию, что во сне, лучше держаться настороже. В нескольких шагах от него, там, где линии сходились, стены туннеля внезапно сужались, оставляя лишь тесный проход, а потом как будто снова раздвигались. Вход в помещение.

Оно тоже было освещено, и, кажется, другим факелом, судя по дрожащим отблескам. Неожиданно Танкред почувствовал, что с него хватит. Он должен с этим покончить. Быстрым шагом он пересек расстояние, отделявшее его от входа, втянул голову в плечи, чтобы пролезть в отверстие, и проник в помещение.

И тогда он ее увидел. Шок был таким сильным, что у него перехватило дыхание.

Там была Клоринда.

* * *

Вот уже несколько часов Энгельберт блуждал по Новому Иерусалиму. Он был в полном смятении, чудовищная мука сжимала грудь. Он шел куда глаза глядят, по широким дорожкам, петляющим между бесконечными рядами казарм или между спущенными со «Святого Михаила» огромными модулями. Видя его явную скорбь, многие предлагали ему помощь, но брошенный им в ответ пылающий взгляд отбивал охоту настаивать.

В конце концов ноги привели его на окраину лагеря, туда, где пыльная земля центра сменялась каменистой почвой, из которой торчали серые валуны. Он долго брел, спотыкаясь, пока не оступился на неустойчивом камне и не упал на землю. Резкая боль в колене, которым он ударился об острый скол, заставила его вскрикнуть.

Все вокруг принялось стремительно вращаться, и он понял, что теряет сознание. Заставив себя сесть, сделал глубокий вдох. Воздух был ледяным. Тут он заметил, что уже стемнело. Боль и холод немного привели его в себя, и он осознал, что пережил нервный срыв. Его разум словно отключился на долгие часы.

Энгельберт осторожно ощупал колено и снова вскрикнул от боли. В темноте он только понял, что сустав распух вдвое, и ощутил под пальцами какую-то липкую жижу. Такую скверную рану следовало бы обработать. Он с трудом поднялся и, хромая, двинулся в сторону ближайшего медпункта. По дороге в памяти постепенно всплыла причина его нервного срыва.

Все началось утром в главном командном центре. Он прекрасно помнил, как был удивлен, выходя из центральных дверей, что добился того, о чем пришел просить.

С тех пор как его брат дезертировал, Энгельберт испытывал непереносимые муки: обильно приправленное гневом чувство вины порождало ядовитую смесь, которая пожирала его изнутри. Не было ночи, чтобы ему не снились кошмары, в которых Льето погибал по его вине, а потом возвращался в виде обвиняющего призрака. Тогда он начинал горячо молиться. Он молился постоянно. Он умолял Господа образумить брата и заставить его вернуться, хотя прекрасно знал, что того надолго отправят в тюрьму, а может, даже казнят. Он заклинал Бога стереть прошедшие пять недель и позволить ему найти верные слова, чтобы убедить Льето остаться. К несчастью, ничего подобного не произошло. Господь ему не отвечал.

Вчера, в Рождество, он снова молился с удвоенным пылом, изо всех сил надеясь, что в этот особенный день будет услышан. И опять ничего. Тогда от отчаяния его сознание пронзила страшная мысль: а вдруг и нет никого, чтобы услышать его молитвы? Обезумев от ужаса, что подобные мысли могут закрасться в его голову, он подумал о радикальном решении.

Возможно, кое-кто способен дать ему ответы. Тот, кто несет свою долю ответственности за все, что случилось.

Петр Пустынник. Предатель крестового похода.

Тот, кто должен был вести крестоносцев по пути Господа, опозорил доверенную ему миссию, отравив наиболее податливые умы ядом сомнения и недовольства. Милостью Божьей притаившийся в нем демон был изобличен, а предатель брошен в тюрьму.

Если кто и способен объяснить, каким образом человек мог скатиться от поклонения Господу к службе Лукавому, то именно он. Если кто и в состоянии помочь Энгельберту понять, как его брат, которого он всегда так оберегал от пагубных влияний, смог за столь малое время позволить еретическим обольстителям увлечь себя, то именно он.

Энгельберт должен с ним поговорить.

Когда этим утром он явился в командный центр, было еще так рано, что Новый Иерусалим казался городом-призраком. Энгельберт не питал никаких иллюзий относительно шансов получить положительный ответ на свою просьбу. Учитывая подготовку к новому наступлению, Praetor peregrini не станет терять время, чтобы принять его, и уж совершенно невероятно, что ему позволят увидеть заключенного. Тем не менее он оставил свой запрос в администрации претора и вознамерился ждать вместе с другими просителями всех мастей, уже весьма многочисленными, несмотря на ранний час.