повышать эффективность мелкого производства, его конкурентную способность в борьбе с крупным капиталом (объединение сырья и материалов, введение определенных технических усовершенствований и т. п.)»[249].

В предложенной схеме сразу же бросается в глаза определение исторической роли кооперации в качестве пролетарского средства борьбы с капитализмом, что неизбежно отрывает кооперацию от естественной почвы – эволюционировавшего мелкотоварного производства, одной из форм концентрации которого она являлась, и все сводится к классовому противостоянию. Такая постановка вопроса не нова. Например, известный теоретик-кооператор К. А. Пажитнов высказывал мнение о необходимости считать профессиональные союзы одной из разновидностей кооперации[250].

В предложенной схеме формирования рабочего класса не вызывает возражений суждение о возникновении в связи с этим одной из организаций, консолидирующих пролетариат, – потребительских обществ. Однако это не устраняет различий в социальном содержании и историческом предназначении кооперативных объединений мелких товаропроизводителей и пролетарских союзов потребителей, стремившихся избежать эксплуатации торгового капитала.

Действительно, потребительские союзы, не являясь следствием эволюции мелкотоварного уклада, возникали на ранних стадиях капитализма, когда эксплуатация пролетариата торговым капиталом была особенно значительной, и представляли собой одну из форм классовой борьбы, рабочего движения. А. В. Чаянов писал, что «рабочее движение выражается тремя конкретными формами – рабочей партией, профессиональным союзом и рабочей кооперацией»[251].

В отношении кооперации в пореформенный период Н. К. Фигуровская отмечает позитивное влияние на «сознание русского общества» кооперативной литературы и, ссылаясь на авторитетного деятеля кооперации А. В. Меркулова, обращает внимание на его вывод: «Исторический опыт свидетельствует, что непременным условием развития кооперации являлась определенная чая среда, воспринявшая эти идеи, обширный контингент людей, реально заинтересованных в развитии кооперативных форм»[252]. Однако применение этого в принципе верного теоретического положения к оценке конкретно-исторической действительности 1860-х годов вызывает сомнение. В том и состояла неблагоприятность условий после отмены крепостного права, что крестьянская реформа и дальнейшая экономическая политика не способствовали созданию социальной базы кооперации – средних слоев населения. Эту особенность российской действительности отмечал Н. А. Бердяев: «У нас почти нет того среднего и крепкого общественного слоя, – писал он, – который повсюду организует народную жизнь»[253].

Очевидно, требует корректировки представление о такой связи между собой капиталистического и кооперативного укладов – двух социально-экономических укладов, взаимно обусловливавших развитие друг друга. Кабанов, например, полагал, что кооперация «еще более его (капитализм. – В. Е.) развивает, укрепляет и совершенствует, придает ему еще более рациональный и цивилизованный характер. Кооперация не нарушает законов капиталистического развития, наоборот, она следует им»[254].

При всем влиянии на кооперацию господствующих в обществе отношений все же нет ни полного их совпадения, ни взаимостимулирующего воздействия капиталистического и кооперативного укладов. Черты традиционализма, основополагающие в кооперации, не соответствуют частнокапиталистическим основам хозяйствования, противоречат им. В условиях господства капитализма это ведет в отдельных случаях к совершенствованию артелей и товариществ, в других – к их ликвидации или трансформации в буржуазные предприятия. Два выдающихся теоретика кооперации, писавшие, что называется, с натуры, непосредственные участники кооперативного строительства в России, С. Н. Прокопович и Тотомианц, высказали ряд мыслей, которые во многом не согласуются со взглядами отдельных современных исследователей и не потеряли своего научного значения в наши дни. Во-первых, они оба критиковали точку зрения Туган-Барановского, связывавшего рождение кооперации с капитализмом. Во-вторых, возражение того и другого вызвало заключение Туган-Барановского об «искусственном характере» организаций кооператоров, якобы являвшихся результатом сознательной деятельности отдельных личностей[255]. Он имел в виду то кооперативное движение, которое действительно развертывалось по почину представителей интеллигенции. Но Прокопович отмечал, что опыт первых артелей и товариществ относится к периоду, предшествующему утверждению капитализма, и писал: «Ни одна из форм этого движения не вышла готовой из головы того или другого социалиста-мыслителя, но все они, напротив, сложились в результате бесконечного количества практических попыток, большинство которых забраковывалось жизнью, немногие же жизнеспособные формы выживали, росли и развивались далее»[256].

Объективной оценке уровня развития дореволюционной кооперации препятствовало также преувеличенное истолкование действительно происходившего во второй половине XIX в. вытеснения хозяйственных функций кооперативных объединений социально-политическими. Вследствие этого и в современной литературе кооперация рассматривается не как хозяйственное объединение, а как общественная организация. В принципе так оно и было в российском кооперативном движении, но здесь нельзя не видеть и противоречие с институциональной сущностью кооператорства. Вот как, например, оценивается существо кооперации в уже цитированных монографиях: «Добровольная, самодеятельная и самоуправляемая общественная организация, ставящая целью – содействие улучшению условий жизни и труда своих членов и осуществляющая наряду с общественно-массовой – хозяйственную деятельность»; «Кооперация, как общественное движение, резко отличалась от всех форм общественных организаций, которые знала до этого история»[257].

Оценка реальных успехов кооперации, исходя из размаха и мощи общественного движения, создает иллюзорную историческую картину ее проникновения в самые толщи народной экономики, что не соответствовало действительности. Оторванность подвижников кооперативного дела от реальных условий российской действительности отмечали сами кооператоры. «Блуждая по совершенно неизвестной почве экономических условий труда в России (здесь и далее курсив наш. – В. Е.), вместе с тем, поражаемые бросающейся в глаза нищетою народа, – писал А. В. Яковлев, – люди, желающие помочь народу, естественно не могли почерпнуть чего-либо, вытекающего непосредственно из действительных условий жизни. Они должны были искать средства на аналогичной почве других стран, более разработанной и дающей готовые материалы»; «мы стали наполнять журналы описаниями успехов ассоциаций на Западе». По его же словам, «сколько ни появилось в литературе статей и даже отдельных сочинений, мы нигде не найдем указаний на необходимость изучить условия нашего экономического быта, нигде не найдем экономического исследования развивающегося самобытно артельного начала. Мы поверили на слово и сделали введение форм западноевропейской ассоциации в русскую жизнь целью своих стремлений»; «Вопрос об ассоциациях спутался до того, что в большинстве публики, черпающей свои познания из журнальных статей, сложился взгляд, что вопрос об ассоциациях есть вопрос скорее политический, чем экономический»[258].

Нельзя сказать, что светила кооперативной мысли совершенно не замечали реально существовавшие объединения мелких товаропроизводителей, скорее наоборот[259]. Однако осмыслению их институционального качества препятствовало априорное понимание сути российской кооперации в свете европейского опыта: в Европе кооперация давно приобрела политическое значение и получила статус орудия борьбы с неизбежной пауперизацией.

Даже мелкие объединения собственников (не говоря о структурах, объединявших низовую сеть), созданные благодаря деятельности земств, интеллигенции и государства, не вполне отвечали социально-экономической сущности кооперации, не раскрывали ее характерных институциональных черт, не отражали объективных процессов, влиявших на ее рост, искажали ее облик, формируемый ходом эволюции. Артели и товарищества, хотя и составлявшие часть кооперативного движения, но не вызванные к жизни хозяйственными нуждами мелких товаропроизводителей, могут быть отнесены к собственно кооперации