отдельных звуков, только гул в ушах, подобный шуму морских волн, но увидел, что губы Велиала шевелятся; он приказал слугам идти в Портал, а потом Принц Ада обернулся, нахмурился на мгновение и с ухмылкой взглянул прямо в лицо своему внуку…

Тьма поглотила его. Он чувствовал прикосновение руки Мэтью и в то же время падал. Вокруг вращался хоровод незнакомых звезд, ему не хватало воздуха, он не мог кричать. Тишину разорвал вопль – леденящий душу вопль живого человека, разумного существа, которым завладевает демон…

Джеймс не мог дышать. Юноша понимал, что если не вырвется из потустороннего мира, то лишится рассудка; и он заставил себя сосредоточиться, вспомнить наставления Джема, его голос, спокойный, ровный, вспомнить, как нужно контролировать себя. «Ты должен найти убежище внутри себя, в своей душе, куда не может проникнуть посторонний. Оставь снаружи все чувства, даже мысли. Тебе не нужно учиться тому, как попадать туда; ты уже находишься там. Тебе нужно лишь вспомнить, что ты и кто ты. Ты защищен от чужого враждебного влияния. Ты – Джеймс Эрондейл, никто и ничто не изменит этого».

Джеймс рванулся с такой силой, что у него заболело все тело, и упал на пол комнаты в таверне «Дьявол». Он хватал ртом знакомый затхлый воздух, чувствуя себя так, словно его только что вытащили из омута. Он попытался пошевелиться, сесть, но сил не было; рубашка намокла от пота и прилипла к телу, а руки…

– У тебя кровь идет! – воскликнул Кристофер.

Он сообразил, что все столпились вокруг него: Томас и Джесс, Кристофер и Мэтью. Они с ужасом смотрели на него.

– Зеркало, – прошептал Джесс.

Джеймс взглянул вниз и увидел, что зеркало разбилось на тысячу осколков, а его ладони были покрыты крошечными порезами, похожими на алые снежинки.

– Просто несколько царапин, – прохрипел он. Сквозь туман, застилавший глаза, он различал Мэтью, который взял его руку, ощутил прикосновение стила. – Я видел…

– Все хорошо, Джеймс, – перебил его Джесс, отстегивая наручники. – Сейчас не надо говорить. Просто дыши.

Но исцеляющие руны Мэтью уже помогали; боль уходила, и к Джеймсу возвращалась энергия. Он откинул голову назад, привалился к стене и заговорил:

– Я видел Велиала. Он был… окружен демонами. Химерами. Он отдавал им приказания, посылал их через какой-то Портал. Но куда ведет этот Портал, я не могу сказать.

Он закрыл глаза, а Кристофер озадаченно произнес:

– Но демоны-химеры могут существовать только в симбиозе с кем-либо. Для того чтобы действовать, им необходимо вселиться в человека.

– Их очень просто убить, – подхватил Томас. – Зачем создавать армию из них?

Джеймс вспомнил крик, который слышал в пустоте: му́ку, которую выражал этот крик, вновь ощутил жуткое чувство потери себя, того, что в твое тело вторгается чуждое, злобное существо.

– Вот я и думаю, что он посылает химер через этот Портал для того, чтобы они вселялись в людей, – произнес он. – Причем не в одного человека или живое существо, а во множество. – Юноша поднял голову и взглянул на друзей. – Но кто это может быть?

Прошли уже сутки после появления Безмолвного Брата, а Летти Нэнс не могла уснуть.

Ее крошечная комнатка находилась под самой крышей Института, и когда поднимался ветер, девушка слышала, как он свистит в щелях, как гремят треснувшие черепицы. Дымоход в камине часто забивался сажей, и дым наполнял комнату подобно зловонному дыханию дракона.

Но не это тревожило ее. Каждый раз, закрывая глаза, она слышала слова, которые были произнесены в Святилище. Слова незнакомого языка, похожие на змеиное шипение. «Ssha ngil ahrzat. Bhemot abliq ahlel. Belial niquaram».

Она перевернулась на бок, потерла глаза. Головная боль не проходила.

«Belial niquaram».

Пол был ледяным. Летти вдруг поняла, что идет к двери, поворачивает ручку. Дверь скрипнула, и ее обдало холодным воздухом из коридора.

Но она не чувствовала холода. Нэнс спускалась по широкой главной лестнице Института, вниз, вниз, во тьму, в средневековый храм, где не горело ни одной свечи. Она сама не заметила, как оказалась на ступенях, ведущих в крипту.

«Belial niquaram. Letty niquaram. Kaal ssha ktar».

«Иди ко мне, Летти. Я призываю тебя, Летти. Дверь открыта».

И действительно, дверь Святилища была приоткрыта. Летти распахнула ее и вошла.

Странное зрелище предстало перед ней в свете масляной лампы. В центре помещения, запрокинув голову назад, стоял Безмолвный Брат. Рот его был открыт, насколько это позволяли нити, и из него вырывались те же самые слова, страшные хриплые слова, которые звучали у нее в голове, притягивали и мешали бежать, как будто она угодила в лужу дегтя.

«Ssha ngil ahrzat. Bhemot abliq ahlel. Belial niquaram. Eidolon».

У его ног лежал труп Альберта Пэнгборна. Он был в пижаме, рубашка была разорвана спереди, и в груди зияла рана, похожая на разверстую пасть. Среди алой плоти белели обломки ребер. Вокруг тела расплывалась багровая лужа.

Но Летти все равно не могла бежать.

Старуха, Татьяна Блэкторн, сидела на железной койке. Ее глаза, почему-то черные, как чернила, были устремлены на Летти; она улыбалась. Девушка смотрела, как рот Татьяны растягивается все шире и шире, напоминая огромную дыру.

Старуха издала низкий скрипучий звук. Похоже было, что она смеялась.

«Я должна бежать, – говорил Летти слабеющий голос разума. – Я должна бежать подальше от этого места».

Нэнс не могла пошевелиться. Не тронулась с места даже после того, как кожа старой женщины лопнула и ее тело изменило облик. Татьяна растаяла и мгновенно превратилась в новое, совершенно иное существо. Бледное, высокое, с тощими руками и ногами, со сморщенной красной, будто обгоревшей на солнце кожей на лысой голове. Существо приготовилось и прыгнуло. Скользкие белые лапы схватили Летти так быстро, что она не успела даже вскрикнуть.

19. Следы страдания

По уличному чертежу

Брожу, где Темза вьется к морю,

И в лицах встречных нахожу

Следы страдания и горя[44].

Уильям Блейк, «Песни опыта. Лондон»

Грейс решила, что наступил вечер. Девушка не могла сказать точно, какое время суток сейчас там, во внешнем мире; она судила об этом по блюдам, которые ей приносили: овсянку на завтрак, сэндвичи в качестве ланча, а на ужин сегодня она получала баранину в черносмородиновом желе. Все это было гораздо вкуснее той скудной пищи, которой ее обычно кормила мать.

Ей выдали два простых льняных платья, по цвету напоминавших человеческие кости или одеяния Безмолвных Братьев. Грейс подумала, что могла бы сидеть в своей камере вообще без одежды –