— Жаль, что придется столько ждать, — вздохнул Гуров. — Хотя Орлов и против того, чтобы я принимал участие в этой работе, но я все-таки попробую его уговорить.

— Ну, время у вас для этого есть, — заметил Алексей Юрьевич и, поколебавшись, все-таки спросил: — Лев Иванович! Что с вами происходит? Я вас просто не узнаю!

— Наверное, мой друг Стас был прав, когда сказал, что я слишком лично воспринял эту историю. Понимаете, я самой лютой ненавистью ненавижу и Рогожину, и Георгия, и многое бы отдал, чтобы посмотреть им в глаза. Но теперь это невозможно, и это меня и бесит, — объяснил Гуров.

— Лев Иванович, наверное, кто-то из ваших друзей записал передачу с вашим участием, так посмотрите ее, — посоветовал Попов. — Увидите себя со стороны и поймете, что с вами на самом деле происходит.

— И что же со мной происходит? — насторожился Лев.

— Выслушайте меня и не обижайтесь, — мягко заговорил Алексей Юрьевич. — Что делать, если я умею видеть и понимать скрытый смысл слов и поведения других людей. Да, вы старались оставаться спокойным, но ваш рассказ был очень эмоциональным. Причем там присутствовал не только гнев, но и восхищение Рогожиной, женщиной безусловно незаурядной. И чувство долга борется в вас с завистью, ревностью и злостью. Каждый мужчина в жизни, каким бы ничтожным он ни был, мечтает о том, чтобы его полюбили вот так же: безоглядно и беззаветно, чтобы даже не ради него, а ради его памяти, ради мести за него женщина пожертвовала всем в жизни. Мы уже никогда не узнаем, был ли Егор Пахомов достоин такой любви, но для Рогожиной смысл жизни был именно в нем. И сейчас вы злитесь на то, что не вас так любила эта женщина. Вы, который теперь знает ей истинную цену и понимает ее лучше, чем когда-то знал и понимал Егор, ревнуете ее к нему. Вот скажите, если вас, не приведи господи, убьют так же подло, как его, ваша жена будет за вас мстить? Она поставит на карту все, что у нее есть? Она пойдет до конца, чтобы ваша душа там обрела покой? Можете не отвечать! Я и так знаю, что она этого не сделает. И вы это знаете. Поэтому и завидуете Егору!

— Знаете, мне кажется, что это не я, а вы восхищаетесь Рогожиной, — язвительно произнес Гуров, который на самом деле в глубине души чувствовал, что Попов прав, но скорее умер бы, чем согласился с ним. — А вы не забыли, что именно она является заказчицей всех преступлений? Может, и Георгий, их организатор и исполнитель, у которого руки по локоть в крови, вызывает у вас восхищение?

— Нет! Он убийца. Того, что он сделал, нельзя простить, но его можно понять. Сначала Родина предала его отца, а потом его самого. А ведь он превратил себя в машину для убийства именно для того, чтобы по всему миру защищать ее интересы. Так чего же Родина хотела в ответ? Чтобы он, Герой Советского Союза, пошел в холуи к какому-нибудь банкиру или олигарху, который в своей жизни не сделал для Родины ничего хорошего, но зато сумел воспользоваться моментом и обобрал ее до нитки? Вы можете себе представить его в этой роли? Тогда, Лев Иванович, вы плохо разбираетесь в людях. Какое будущее у него было? Стать киллером? Так по мне, месть за родного племянника все-таки предпочтительнее. Да, он и его люди мстили за Егора. И счастье великое, что они ограничились только этим, а не стали мстить тем конкретным людям в руководстве страны и КГБ, кто их предал, потому что при их подготовке это могло бы иметь для России очень тяжелые последствия. Да, от их рук несправедливо пострадали родственники убивших его племянника Трех Гадов, но все остальные жертвы сами были бандитами. И скажите, положа руку на сердце, а вы сами в своей жизни никогда никому ни за кого не мстили?

Перед глазами Гурова тут же встало лицо мертвой Татьяны, убитой только потому, что тогда не он, а она села за руль, окаменевшее от горя лицо ее дочери, его бешеная езда по городу, труп только что убитого им врага, и он сам, стоящий над ним с пистолетом в руке… Да много чего пришло на ум. И Лев помотал головой, отгоняя эти воспоминания.

— Вспомнили то, что хотели бы забыть? — печально глядя на него, спросил Попов. — С годами таких воспоминаний становится все больше и больше, и никуда от этого не деться. Так что, не судите, Лев Иванович, да не судимы будете!

Выдержать этого Гуров уже не мог и, встав, предложил:

— Давайте оставим эту тему, Алексей Юрьевич. Все равно каждый из нас останется при своем мнении.

— Вы меня разочаровали, Лев Иванович. — Попов тоже поднялся из-за стола. — В этой истории вы увидели только ее внешнюю сторону, но не удосужились заглянуть внутрь, поэтому ничего не поняли. Да вы и не пытались понять. Я не оправдываю Георгия, мне его просто очень жаль. Вы даже представить себе не можете, насколько несчастный это человек.

Сухо попрощавшись, Гуров вышел от него и поехал на работу, а по дороге думал о том, как же прав оказался Попов. Сейчас, взглянув на ситуацию со стороны и проанализировав свои чувства, он вынужден был признаться самому себе, что действительно завидует давно погибшему страшной смертью Егору, потому что его, Льва Ивановича Гурова, никогда так не любила ни одна женщина. А, может быть, и была такая, но он прошел мимо, не разглядел, не понял. А, значит, сам виноват, потому что из-за своей сдержанности, холодности и закрытости всегда держал женщин на некотором расстоянии. Они же, чувствуя его отстраненное к себе отношение, боялись проявить свою любовь к нему из страха показаться смешными и навязчивыми. А вдруг среди них была та, единственная, которая могла пойти за ним на край света, босиком, не оглядываясь, ничего не выгадывая, а только потому, что любила? И Льву стало так больно, горько и обидно, что горло перехватило. Но что делать? Что выросло, то выросло! Он уже привык к своему непробиваемому скафандру и никого внутрь не пустит. Так что предстоит ему доживать свой век с Марией. Союз равных, партнерство во имя семьи, совместное сосуществование для обоюдного удобства. И все-таки Гурову было до слез обидно, что такой всепоглощающей любви, как у Лады к Егору, в его жизни никогда не было и уже не будет. И тут его осенило! Кретин! Идиот! Болван! Так вот на что ему намекал Попов, а он, дурак, не понял! Георгий просто любил Рогожину и был готов для нее на все! Это ради нее он стал убийцей! Он, офицер, еще тогда казнил бы Трех Гадов самым жестоким образом, но никогда не стал бы убивать их родственников. Это был план Рогожиной, изуверский план, и он, переступив через себя, через все свои принципы и понятия об офицерской чести, делал так, как она хотела. Он всей своей жизнью доказывал ей свою любовь, а она всю свою жизнь любила другого и осталась верна его памяти. Рогожина знала о том, что Георгий ее любит, но ничем не могла ему на это ответить, а, поскольку совесть у нее все-таки была, счастливой ее тоже назвать нельзя. И Георгий с этим смирился, он с этим жил, он был готов на все, только чтобы быть рядом с ней. Не вместе с ней, а просто рядом! Господи! Какой же несчастный человек! И как он теперь будет жить, неся в душе такой груз? Руки он на себя, конечно, не наложит — все-таки трое парней на нем, но какая же страшная пустота его ждет! Ведь из его жизни исчез смысл, теперь будет просто существование. Да никакое пожизненное заключение не сравнится с этой карой!

После всех этих открытий Лев передумал ехать на работу и отправился домой. Увидев его, Мария даже как-то обмякла и растерянно спросила: