Щегольская курточка, короткая, со вшитой в рукава бахромой. Жемчужные волосы распущены, кажется, их стало ещё больше. Белая рубаха целомудренно застёгнута на все пуговицы. Узкие брючки, вызывающие неизменный ажиотаж на местных рынках, шипение кумушек «бесстыдница!» в спину да потерю дара речи у местных юнцов.

– Я слишком долго спала. – Она улыбается.

Фесс улыбается тоже. Это у него получается ещё не очень, но с каждым разом всё лучше и лучше. Он сидит на тёмно-багровом камне, глядя на драконицу, забавляющуюся балансированием на остром, словно меч, краю обрыва, и улыбается.

Руки в чёрных перчатках сложены на груди, некромант зябко кутается в чёрный же плащ, хотя воздух здесь, в невысоких приморских горах, мягок и тёпл. Снизу, из долины, поднимается аромат фруктовых садов. Среди зелени кипарисов мелькают красно-оранжевые черепичные крыши и белые стены домов, невысокие каменные изгороди, желтоватые дороги. По склонам карабкаются виноградники, каждая ягода – словно маленькое солнце.

Рядом с некромантом – посох чёрного же дерева с серебряным черепом в оголовке. Другого оружия нет.

Седые волосы Фесса достигли плеч, он носит кожаный узкий ремешок через лоб.

Он смотрит на Аэ и улыбается. Губы плохо слушаются.

– Замок во-он там, – она вытянула узкую кисть. Тонкие пальцы, длинные ногти, их Аэ шутки ради выкрасила серебристым.

Но Фесс уже и сам видит замок, угрюмую башню, высокую и острую, словно рыбья кость, странно и нелепо торчащую среди бесформенных груд старых камней. Кто-то с дьявольским старанием рушил стены и рондоли, почему-то оставив одну только главную башню.

– Один удачливый маг, – Аэсоннэ глядела прямо на замок, не щурясь, хотя солнце опускалось как раз в той стороне, – один удачливый маг как-то выследил старого дракона. Дракон, конечно, одно название, что дракон, однако золота собрал немало. Магу повезло и вторично, дракона он… обманул.

– Обманул? – не поверил Фесс. – Не убил, но обманул?

– Обманул, – кивнула Аэ. – Отравил. А потом явился, предложив излечение.

– И что же? – Фесс повёл плечами. Спина очень быстро костенела, мышцы отвердевали, стоит посидеть, так потом не шевельнёшься.

– Дракон слишком хотел жить, – со вполне понятным презрением бросила Аэсоннэ. – Так нельзя. Он стал унижаться… и маг завладел огромным богатством.

– А дракона-то вылечил?

Аэ кивнула.

– Он было неглуп, понимал, что драконов совсем уж нагло обманывать нельзя. Себе дороже. Поэтому да, вылечил. А сам забрал золото и – представь себе! – добрался до этих мест.

– И поселился в той башне?

– Угу, – драконица вновь покачалась на носках. – Эх, нам бы Мечи… разом бы всё уладили…

– Аэ… – Фесс протянул руку, но девушка лишь нахмурилась.

– Не утешай. Это моя вина. Моя вина, что остались без них. У меня ведь была… и есть… вся память, память крови! И чем я думала!..

Некромант хотел улыбнуться, одобряюще и не озабоченно, хотел сказать: «Чего горевать о случившемся?» – но получилась только какая-то судорожная гримаса. Левая щека, похоже, вообще не желала двигаться как следует.

– Давай лучше просто заглянем к нему в гости, – предложил Фесс. – Вон я там, кстати, и вполне симпатичное кладбище вижу. Как бы на нём костяные драконы не сыскались, а, Аэ, что ты думаешь?

– Думаю, что сыщутся непременно! – ухмыльнулась драконица. – А уж господин маг должен знать, что с ними шутки плохи. От них золотом не откупишься.

– Ну, тогда пошли.

– Пошли. Только погоди, встать тебе помогу. Да не отдёргивайся!.. Обопрись. Та-ак… теперь пошли. Ничего-ничего, разойдёшься.

Молодой мужчина в чёрном плаще, тяжело опирающийся на согнутую руку молоденькой жемчужноволосой девчонки, направлялся к замку. Медленно.

Торопиться им было некуда, но и на месте сидеть не хотелось.

Узкая дорожка, вернее, почти тропа, вьётся жёлтой змейкой, спускаясь вниз, в долину. Мимо кипарисов и грабов, мимо бесконечных террас виноградников, к оливковым рощам, привольно раскинувшимся внизу. Сквозь жужжание бесчисленных шмелей и пчёл, атакующих, казалось, любой и каждый цветок.

Желтизна цветущих акаций.

Навстречу попадается крестьянин с нагруженным осликом, испуганно пятится, останавливается на обочине и, помявшись, для верности снимает шапку. Аэсоннэ царственно кивает ему, и тот робко улыбается в ответ, правда, улыбка получается совсем слабой и неуверенной.

Они у подножия кроваво-красного склона, тропа расширяется, к ней примыкает сразу несколько других, вперёд бежит уже неширокая дорожка, становясь деревенской улицей.

Справа и слева поднимаются каменные оградки до пояса, плетни с насаженными на колья глиняными кувшинами. Белёные стены домов и сараев, хлевов, амбаров; густо поднимаются колючие живые изгороди.

Собаки и кошки поспешно удирают со всех ног, псы жалобно подвывают, коты взлетают вверх по стволам деревьев, яростно шипя с безопасного, как им кажется, расстояния. Аэсоннэ лукаво улыбается, и какая-то особо впечатлительная кошка чуть не падает с ветки.

Люди останавливаются, бросают свои дела, глазеют им вслед.

Светит яркое и тёплое солнце, однако Фесс зябко кутается в плотный чёрный плащ. Аэсоннэ же, несмотря на кожаную курточку, похоже, жару вообще не ощущает, ей главное – чтобы смотрелось сногсшибательно.

Они достигают деревенской площади. Здесь небольшой аккуратный храм со всё теми же белёными стенами, черепичной крышей и невысокой квадратной башенкой колокольни, над коричневыми дверьми – потемневший от времени простой крест.

Напротив него – траттория, оттуда вкусно пахнет печёным и жареным, крестьяне сгружают с двух осликов какие-то мешки и корзины.

– Эй, добрый синьор! – окликает Фесса добродушного вида пузатый трактирщик с красноватым округлым лицом, носом картошкой и самое меньшее тремя подбородками. – И ты, прекрасная синьорина! Куда путь держите, отчего ко мне не заходите? Траттория «У Фабьо» знаменита на всю провинцию! Сам герцог, дай бог ему здоровья, нами не брезгует! Заходите, заходите; куда б ни направлялись, туда ещё успеете! А, добрый синьор? Прекрасная синьорина?

– Зайдём? – тихонько говорит Аэ, заглядывая ему в глаза.

Фесс молчит. Слишком много красок, слишком много запахов. За невысокой грядой, где высятся развалины замка, начинается спуск к морю. Там деревень уже куда меньше – шалят пираты, варварийские многовёсельные галеры бесшумными тенями возникают на рассвете, безжалостные воины в тюрбанах с кривыми мечами сходят на берег, жгут, грабят, угоняют в рабство. Рыбацкие селения приходят в упадок, люди уходят дальше в прибрежные горы, и рыба становится роскошью.

– А, синьор? Раздумываете? Зря, заходите, не пожалеете! Мои раки, в семи маслах и с семью злаками жареные, до самого Мессéна знамениты! Говорю, синьор, сам герцог Орсино их едал, едал да нахваливал! А синьорине, прекрасной, как горное утро, понравятся наши шербеты, всех вкусов, всех оттенков! Сам господин маэстро Гольдони начаровывал, а заклятия господина маэстро Гольдони – то всякий знает! – сбоя не дают!