Рисерч Триангл Парке (штат Северная Каролина), в вивариях Университета Мичигана в Мэдисоне, Американского фонда здоровья в Валгалле (штат Нью-Йорк), Пенсильванского университета в Филадельфии, Северо-Западного университета в Чикаго, Центрального института микробиологии и токсикологии в Йене (Германия), итальянского Национального института старения в Анконе, Института токсикологии в Братиславе и Университета Кошице (Словакия).

В середине 1980-х годов К. П. Хансон, бывший в ту пору директором Института, активно поддержал наши усилия по модернизации вивария. Мы списались с финской фармацевтической фирмой «Орион», которая занималась, наряду с производством лекарств, строительством современных вивариев, соответствующих международным стандартам. Из фирмы нам прислали проспекты таких вивариев и каталоги необходимого оборудования. Я съездил в Пущино, где югославскими строителями был построен первый в стране такой виварий при филиале Института биоорганической химии им. М. М. Шемякина АН СССР, всё осмотрел, потрогал своими руками, познакомился с симпатичным и весьма квалифицированным заведующим виварием. Наконец, заручившись поддержкой Минздрава, К. П. Хансон, взяв с собой руководителя международного отдела Института М. М. Буслаеву и меня, съездил в Хельсинки на переговоры с руководством фирмы. Переговоры прошли весьма успешно. Удалось договориться об участии фирмы в реконструкции нашего вивария. Приехавшие к нам финские инженеры осмотрели его, и к 1988 году мы уже получили от них черновой проект. Минздрав выделил на реализацию проекта значительную по тем временам сумму. Мы уже предвкушали, как развернёмся в обновленном виварии, но… грянула перестройка. Политические баталии, вихри социальных и экономических потрясений захлестнули страну, Минздраву стало не до науки, и чудесный проект, на который мы возлагали столько надежд, так и остался проектом.

Затем рухнул Советский Союз, на науку совсем махнули рукой. Появилась призрачная надежда привлечь частных инвесторов, заинтересовав их возможностью хорошо зарабатывать, проводя доклинические испытания новых лекарственных препаратов. Стоимость таких испытаний за рубежом, например на канцерогенность, достигала трех миллионов долларов США. Учитывая, что стоимость рабочей силы в России относительно невелика, а квалификация персонала вполне удовлетворительная, можно рассчитывать на достаточное число заказов и приличную зарплату. Однако бизнесмены не спешили вкладывать деньги в реконструкцию вивария. Как я быстро понял, все они хотели быстро окупить свои затраты и получить прибыль не позднее трех-шести месяцев после начала проекта. Ждать три с половиной года, а именно столько времени требует полноразмерное изучение канцерогенности вещества, никак не устраивало новую генерацию бизнесменов.

Однако, как известно, не бывает правил без исключения. В один прекрасный день 2004 года мне позвонил знакомый и сказал, что со мной хочет встретиться представитель Тимура Артемьева с интересным предложением.

– А кто такой Тимур Артемьев? Я не знаком с ним, – удивился я. – И что ему от нас нужно?

– Вы не знаете Артемьева? – в свою очередь удивился звонивший. – Да его вся страна знает. Тимур Артемьев – олигарх, совладелец и вице-президент компании «Евросеть». Он молод, но не хочет стареть и готов вложить деньги в научный проект по продлению жизни. Он «вычислил» вас по работам и намерен поддержать ваши исследования. Больше ему ничего от вас не нужно.

Бескорыстный олигарх – это было что-то новенькое. Я согласился принять посланца необычного олигарха. Алексей Перегудов, так звали представителя, спортивного вида молодой человек лет тридцати, с гладко зачесанными назад и собранными в подобие конского хвоста светло-русыми волосами, ярко-синими глазами, с золотой серьгой в мочке уха, держался очень уверенно.

– Тимур Артемьев планирует создать негосударственный институт биологии старения, который будет финансироваться им лично, и предлагает вам войти в Научный совет института. Задача института – поиск и разработка средств радикального продления жизни. В Научный совет приглашены также А. М. Оловников, А. В. Халявкин, О. Ф. Гордеева, И. Н. Артюхов, А. И. Деев, В. Ф. Ситников, которые уже дали свое согласие. Мы предполагаем собрать Научный совет для решения организационных и финансовых вопросов в самое ближайшее время, удобное для вас, если вы согласитесь войти в состав Научного совета.

Почти все члены будущего совета были мне хорошо знакомы. Алексей Оловников и Александр Халявкин работали в Институте биохимической физики им. Н. М. Эмануэля РАН, Ольга Гордеева – в Институте биологии развития им. Н. К. Кольцова РАН, Анатолий Деев был доцентом Российского государственного медицинского университета и председателем Московского отделения Геронтологического общества РАН. Игорь Артюхов занимался крионикой. С профессором Ситниковым я ранее не был знаком и, чем он занимается – не знал. Тем не менее состав Научного совета вполне соответствовал его названию, дело было новое, возможно, будет какое-то финансирование исследований, тогда как на Минздрав никакой надежды не было, – рассудил я и согласился войти в состав совета, оговорив, что окончательный ответ дам после знакомства с Артемьевым и организационного заседания.

Вскоре я был в командировке в Москве и во второй половине дня в каком-то кафе на Таганке состоялись это заседание и мое знакомство с Тимуром Артемьевым. На вид ему было лет тридцать. Высокий, с грамотной, интеллигентной речью воспитанного и получившего хорошее образование человека, он произвёл на меня самое благоприятное впечатление. Поблагодарив присутствовавших учёных за оказанную ему честь и согласие сотрудничать, он кратко и чётко сформулировал свои соображения по организации института, направлению его исследований и задачам Научного совета как экспертного органа по оценке приоритетности проектов и целесообразности их финансирования. В заключение Тимур предложил избрать меня председателем совета, сообщил, что члены Научного совета будут получать вознаграждение за свой труд, которое будет составлять в целом фиксированный процент от ежегодного бюджета института, и попросил каждого высказаться по сути затронутых им вопросов, а также назвать сумму вознаграждения, в которую уважаемые члены научного совета оценивают свое участие в совете. Дискуссия развернулась достаточно жаркая. Предлагались различные схемы принятия решений о выделении грантов на исследования и даже темы будущих проектов. Назывались и суммы, которые хотели бы получать ежемесячно члены совета. На правах председателя я высказывался последним из членов Научного совета.

Суть моего видения проблемы состояла в следующих положениях. Чтобы разрабатывать новые геропротекторы и корректно оценивать их эффективность, нужно иметь соответствующую международным стандартам материальную базу, которой никто из присутствующих не располагает (Оловников и Халявкин – оба теоретики, опытов сами не ставят; Деев – преподает биофизику; Гордеева работает с культурами клеток; Ситников – главным образом клиницист; Артюхов – замораживает тела и органы; виварий НИИ онкологии нуждается в капитальной реконструкции). Создание такой базы – современного вивария в Москве или Петербурге – требует больших инвестиций, почти годового бюджета, который учредители предполагали выделить на исследования, что я и предлагаю сделать, отказавшись от ежемесячного вознаграждения. Но стратегически это оправдано, так как без неё невозможно будет никакое развитие и продвижение препаратов. За год можно построить и оборудовать виварий, за это время подготовить хорошие проекты, отрецензировать их и утвердить на совете. Вознаграждение должно быть