Со смешанным чувством страха и гордости я пробежала строчки глазами.

Миссис Ромни-Джоунс, супруга парламентария, представителя Консервативной партии Мартина… хранить тепло домашнего очага ее призвание… вяжет… поддерживает рынки «Женского института»… «Полюбила варить джем с тех самых пор, как посадила в саду айву!»

Во мне закружили радость, ужас и недоумение, и я не стала дочитывать статью до конца. Журнал тем не менее купила.

В два пополудни, когда я досиживала в салоне последний час, запиликал сотовый.

Звонок был неуместен сам по себе – во время процедур не разрешали болтать по телефону. Хуже того, звонил отец.

Вывести меня из состояния полной расслабленности папаша умел, как никто иной.

Он по обыкновению не стал тратить время на «привет», «как дела?», «мы соскучились» и с ходу выпалил:

– В течение двадцати четырех часов вышли мне ведомости отработанного времени. Речь о заданиях, которые ты выполняешь по моей просьбе, надеюсь, понимаешь. Лишние часы можешь не приписывать – бумаги понадобились паразитам из таможенного и акцизного управления.

Русская дама, что удаляла слой омертвевшей кожи с моих пяток, подняла голову и метнула в меня недовольный взгляд. Чувство возникло такое, будто я крутом виновата.

– Да, конечно, я вышлю ведомости, – ответила я. – Но ведь…

– И поторопись! – прокричал отец. – Расчеты мы уговорились проводить через бухгалтерию агентства, так?

– Так!

– Но кое-что изменилось. По-видимому, твоя сестрица желает, чтобы деньги поступали на ее собственный счет.

– Что?

– Что слышала. Только этих проблем мне не хватало! Будто мало Саймона, что явился вот с каким-то письмом из банка, твоей бабушки – разгуливает по дому, точно сбежала из второсортной постановки «Неугомонного духа». Еще этот Ларс! Крутится тут, стучит в гостиной чертовыми копьями!

– Ларс вернулся?

– Почти! – проревел отец, злясь, наверное, не на меня, а на Ларса.

– А мама как? – несмело спросила я, желая закончить разговор на более радостной ноте. – Я видела эту статью в «Сельской жизни». Кстати, еще раз с юбилеем! Хорошо отдохнули?

Папаша с шумом набрал в легкие воздуха.

– Мелисса, твоя мать семь месяцев подряд думает об одном вязании! Когда тридцать пять лет назад мы соединялись узами брака, я видел перед собой мадам Баттерфляй! Понятия не имел, что с годами это очарование превратится в проклятую мадам Дефарж. Только подумай: она с утра до ночи вооружена! Не могу я с этим смириться!

– Теперь наша мама – лицо «Женского института», – напомнила я, надеясь унять его гнев.

– Да уж, – ответил отец.

Я всем сердцем желала, чтобы он был помягче с мамой. Ребенок в любом возрасте болеет за мать душой.

Тут, может потому, что пропала связь (маловероятно), или потому, что отец сам ее прервал (как всегда), разговор внезапно оборвался. С моих губ слетел вздох.

– Прости, – пробормотала я, обращаясь к Светлане.

Она с укоризной на меня посмотрела.

– На то, чтобы р-расслабить твои ноги, мы убили целых сорок минут.

И я, и Светлана перевели взгляды на мои ноги. Они стояли в воде, точно две каменные стелы.

– Прости, – снова произнесла я.

Как было бы замечательно вплыть в «Мет», держа под руку Джонатана! Увы, погруженный в водоворот последних приготовлений, он не смог заехать за мной. Зато Лори прислала шикарный лимузин, и досада почти ушла, особенно когда я обнаружила на заднем сиденье букетик из роз – украшение для дамского платья.

Все-таки жаль, что Джонатан не видел, как я выхожу из дома. Когда я открыла дверь Иолан– де, что приехала забрать Храбреца до завтра, та чуть не заплакала от восторга.

– Ангел! – простонала она, обняв меня, насколько позволяла пышная юбка моего платья. – Сущий ангел… с помадой на губах!

Я приняла ее слова за комплимент и пообещала, что, если увижу в уборной знаменитостей, непременно расскажу ей об этом.

Подойдя к лестнице у парадного входа в «Метрополитен», я приостановилась, охваченная нервной дрожью. Не я ли учила Годрика, как держаться на разного рода праздниках?

Во-первых, пришло мне на ум, раз я приехала одна, могу никуда не торопиться и спокойно осмотреться.

Во-вторых, поскольку Джонатана рядом нет, никто не встретит меня с мыслью: «Почему он с этой, не с Синди?»

В-третьих…

Я мелкими шажками пошла вверх по лестнице, устланной красной ковровой дорожкой, глядя на новые золотистые туфли и ощущая на себе десятки взглядов.

Нет, с Джонатаном было бы лучше. Я могла бы хоть поделиться с ним, что ошеломлена великолепием вокруг.

В-третьих…

Третьего плюса не отыскивалось. Я мечтала, чтобы Джонатан оказался рядом.

Лестницу освещали фонарики, в сказочном мраморном вестибюле, куда ни кинь взгляд, красовались, словно гигантские павлины, композиции из роз и лилий, воздух под гулкими сводами изобиловал мускусным благоуханием. Места, отведенные для празднования, ограничивала красная лента. Я приехала довольно рано, однако гостей в вечерних нарядах собралось уже прилично. Входя в вестибюль, дамы и господа снимали пальто и кашемировые шали, брали бокалы шампанского с огромных подносов и шли к Египетскому храму.

Сдав в гардероб короткий бабушкин жакетик из искусственного меха, я, распрямляя спицу и покачивая бедрами, последовала за остальными. Дрожь мало-помалу прошла. Шагая на высоких каблуках по пустым коридорам, я с приятным головокружением размышляла о тишине и покое, царящих в темных отгороженных красной лентой залах наверху. Они так и будут стоять до утра, задумчивые и пустынные, пока блистательное общество внизу пьет и закусывает.

Зал, куда я, наконец пришла, оказался весьма странного вида помещением: древняя арка, за ней каменный храм, а наверху вдавленный внутрь стеклянный потолок в современном стиле, светящийся необычным сиянием. На миг я почувствовала себя неуютно среди всей этой экстравагантности, но, одолев смущение, взяла бокал с шампанским у проходившего мимо официанта и посмотрела по сторонам, решая, с кем бы заговорить.

Я беседовала с тремя приветливыми людьми, совсем не думая о Джонатане, когда случайно заметила его в толпе. Он оживленно разговаривал с пожилой парой в причудливых нарядах.

Джонатан создан для вечерних костюмов. Выглядел он в смокинге величаво, но держался при этом совершенно непринужденно. Его волосы, хоть над ними и не корпел парикмахер, лежали идеально ровно, руки ухоженные, хоть их и не обрабатывал специалист по маникюру, малейшее движение говорило о внутреннем достоинстве и непоколебимой уверенности в себе. При мысли, что это мой мужчина, грудь приподнялась от заполнившей ее гордости.