Под низким столиком, в тесноте, темноте и пыли, девушка, чихая, обшаривала пол вокруг себя. Нащупав что-то круглое и зажав в руке, продолжала искать фигурку. Найдя и стукнувшись головой в дно столешницы, ойкнула. Выползая, упёрлась во что-то ногами.

— Что ищешь? Второй тайник?

Наташа вскрикнула, поднимая на Бригахбурга округлившиеся от страха глаза. Втянув голову в плечи, боялась пошевелиться.

Герард смотрел на неё, укоризненно качая головой. Так смотрят на провинившегося ребёнка, разбившего дорогую вещь. Проходя мимо кабинета и увидев свет, пробивающийся в плохо закрытую дверь, он не ожидал увидеть здесь иноземку в столь поздний час.

— Я проверяла расчёты, затем… вот, — она слегка дрожащей рукой положила на столик к крышечке от башенки вторую её часть и… небольшой блестящий шарик. — Я нечаянно уронила.

В свете свечи он переливался всеми цветами радуги. Преобладавшие в нём полосчатые сине-фиолетовые и серые цвета, создавали иллюзию внутреннего свечения.

Граф, взяв шарик, задумчиво улыбнулся, устало опускаясь в кресло. Он не сердился, и Наташа облегчённо вздохнула: ничего не разбилось.

— Это эрцблюме, — мужчина перекатывал в пальцах камень, рассматривая его, — «рудный цветок». Так его называют саксонские горняки. Это вещь моей матери. Я помню его. Она давала мне поиграть с ним. Ему лет сто и леди Леова очень им дорожила. — Бригахбург тепло посмотрел на русинку. — Моя мать саксонка и владелица каменоломен в Дербишире. — Он снова задумался. Встрепенувшись, приглашающим жестом указал Птахе на кресло напротив себя.

Девушка села, отмечая, что его сиятельство подшофе и чем-то расстроен.

— Я думал, что камень утерян, — Герард прижал его к губам, глубоко вдыхая, словно надеясь услышать забытый запах рук, которые его когда-то держали. — Шахматы тоже из наследства матери. Она великолепно в них играла, и они с отцом часто ссорились из-за этого. Он не любил проигрывать.

— Все мужчины не любят проигрывать, — робко возразила Наташа. — Мой отец тоже не любил проигрывать, но на меня никогда не сердился.

— Ты играешь в шахматы? — недоверчиво вздёрнул бровь граф. — У нас не всякая женщина может играть в эту игру. Хотя, чему я удивляюсь, ты и Сократа читала.

— Но ведь ваша мать играла.

— Она была редкой женщиной. Если бы я встретил такую, то был бы счастлив, — его губы дрогнули, рассматривая иноземку. При свете колышущегося пламени свечи она выглядела загадочной и притягательной.

Он, до сих пор крутивший фигурку ладьи между пальцами, скрепил её и вернул на шахматное поле.

— Ваше сиятельство, — решительно начала Наташа, заметив, как напрягся мужчина, — позвольте мне уйти.

Герард хмыкнул, смахивая пыль с шахматной доски. Отпускать девчонку не хотелось. Сделал ход пешкой, с вызовом глядя на иноземку, жестом руки приглашая к игре. Та молчала.

— Ну, давай, делай ход, — хитро прищурился он и потёр подбородок.

— Я не хочу с вами играть, — нахмурилась Наташа.

— Понятно. Я же сказал — женщины не могут играть в шахматы.

«Провоцирует», — передвинула Наташа пешку на две клетки вперёд.

Сиятельный поднял глаза:

— Как ты ходишь?

— А что? — в вопросе прозвучал вызов.

— Так не ходят, — уголки губ графа дрогнули в едва различимой улыбке.

— А как ходят пешкой в самом начале игры? — не скрыла своей иронии девушка. — А-а, я забыла, что нахожусь в тёмном средневековье. Извините, пожалуйста, ваше сиятельство, — ёрничала, понимая, что правила игры за столетия могли измениться. — Давайте, обрисуйте в двух словах, как ходят по-вашему.

Бригахбург криво усмехнулся, сдержанно и спокойно объясняя, показывая, как перемещаются фигуры:

— Королева ходит только по диагонали и не больше, чем на одну клетку за ход. Альфен, — он указал на слона, — двигается по диагонали на две клетки через две, может при этом перепрыгивать через другие фигуры. Король ходит на одну клетку в любую сторону. Ладья — по горизонтали и вертикали, если на её пути нет других фигур. Конь — вот так, в любую сторону и через другие фигуры. Пешки — по вертикали только на одну клетку, но бьют по диагонали. Король и ладья могут делать рокировку в любом положении.

Наташа почесала затылок. Детский жест помогал сосредоточиться. Обученная игре отцом, она часто выигрывала у него, зная, что он не поддаётся. Отец считался хорошим игроком.

— Ну что, играешь или сдаёшься? — Герарду не терпелось вывести её на чистую воду. Самоуверенная русинка заслуживала «порки». Какое придумать ей наказание? Пугать нельзя. Мужчина не спускал с неё глаз.

Девушка вздохнула. Король, конь, ладья и пешки ходили, как и в двадцать первом веке. А вот к остальному нужно привыкнуть. И поле сбивает с толка. На чёрно-белом играть было бы удобнее — ходы просматриваются хорошо. Если отказаться от игры, то Бригахбург решит, что она хвасталась. Может, он слабенький игрок? Рискнуть, что ли? Была не была!

— На что играть будем?

— Что ты имеешь в виду? — удивлённо смотрел на неё граф.

— А то и имею. Что ставить будете, ваше сиятельство, если проиграете? — прищурилась Наташа.

Герард хмыкнул:

— На что ты хочешь?

— На деньги, конечно. Только они у меня в комнате.

— Не жалко будет отдавать?

— А вам?

Он покачал головой:

— Выиграй сначала. Проиграешь — поцелую, как я захочу. Долго, — замер он, многозначительно томно улыбаясь в предвкушении поцелуя. Тёплая волна желания прошла по телу.

Девушка захлебнулась от негодования, краснея:

— Вы снова? Извращенец! — возмущённо ударила ладонью по столу.

Хлопок прозвучал, как пощёчина. Бригахбург вздрогнул.

— Не понял, — произнёс он угрожающе, настораживаясь. Звучание незнакомого слова не понравилось.

— Не смейте мне говорить такое! — резко подалась вперёд Наташа.

— Ну, как знаешь, — протянул он разочарованно. — Так и знал, что ты хвастаешься и…

Не дав ему закончить, она поспешно проговорила:

— Сколько золотых ставите?

— Десять.

— За удовольствие нужно платить. Сто! — вот здесь он откажется. Нужно, чтобы отказался. Она не была уверена, что выиграет. Поддалась азарту, о чём уже, кажется, жалеет.

Мужчина откинулся на спинку кресла, нервно посмеиваясь, потирая шею:

— Ты вообще имеешь представление, какие это деньги? — медленно окидывал русинку взглядом.

Она напряжённо улыбнулась:

— Что такое для вас сто золотых? Когда меня убьют, вам же золото и останется. Я не стану его закапывать. Туда, — она, понизив голос до зловещих ноток, и, наклоняясь вперёд, указала пальцем в потолок, — ещё никто ничего с собой не забрал.