– И это тоже. Я бы не удивился.

– Я дал тебе слово. Засада Арминия его не отменила. Я в долгу перед тобой, и пока этот долг лежит на мне, я с тобой.

– Да у тебя нюх, как у хорошего охотничьего пса, коль ты отыскал меня здесь, – улыбнулся Тулл.

– Если честно, это вышло случайно. Я не смог разыскать тебя после дозора. Присоединяться к другой когорте было опасно – меня убили бы на месте. Поэтому два дня я прятался, а потом двинул вслед за армией. Я не стал искать тебя среди мертвых – их было слишком много. Я почему-то был уверен, что ты жив, и продолжал держаться недалеко от сражения. Учитывая мой наряд, сделать это было нетрудно. – Дегмар указал на рубаху и штаны, типичную одежду германского воина. – Сегодня, когда стемнело, я двинулся дальше, прислушиваясь, не говорит ли кто в темноте на латыни. Мне попались несколько групп солдат, но ни с одной не было старшего офицера. В конце концов я стал подыскивать, где мне провести ночь, и вышел к этой роще. Твой часовой увидел меня первым и окликнул на латыни. На мое счастье, я сумел ответить ему на том же языке и назвал свое имя. Он сказал мне, что ты здесь. – Дегмар пожал плечами. – Как я понимаю, вы направляетесь к Лупии?

– Да, – ответил Тулл, думая о развилке тропы. – Ты знаешь дорогу туда?

– Знаю.

Несмотря на усталость, центурион был готов прыгать от радости.

– Это даже больше, чем я надеялся. Как долго идти отсюда до Ализо?

– Миль сорок пять – пятьдесят. Но на быстрый путь не рассчитывай. Дорога займет дня три, если не все четыре. Придется идти узкими лесными тропами. На главные дороги выходить опасно.

Впрочем, Тулл и сам этого ожидал. И все же страх не отпускал его.

– Скажи, воины Арминия намерены напасть на местные форты?

– Из того, что я слышал, они собрались поджечь все римские поселения к востоку от Ренуса. Боюсь, что к тому времени, когда мы туда дойдем, Ализо будет пылать огнем, – сказал Дегмар. – Вернее, если мы дойдем, – поправился он с иронией в голосе.

– Цедиций – крепкий орешек, – заметил Тулл. Ему вспомнилась ночь, которую они по весне провели с Тубероном у него в гостях, и количество выпитого вина. Боги, как давно это было! – С таким командиром, как он, взять крепость не так-то легко!

Дегмар уклончиво хмыкнул.

– На все воля богов. Дорога от Ализо до Ветера будет ох какой долгой, если мы пойдем по ней одни.

К концу третьего дня масштабы победы уже были понятны Арминию, но истинное понимание пришло лишь на следующее утро, когда он в одиночку отправился взглянуть на поле боя. Контраст между шумной, пьяной атмосферой, царившей в лагерях воинов, и тишиной застывшего леса поражал. Но ни то, ни другое не шло ни в какое сравнение с кровавым зрелищем, представшим его глазам вдоль тропы, по которой, на свою беду, двинулась римская армия. Его лошадь, побывавшая не в одном бою, поначалу отказывалась повиноваться ему, шарахаясь от гор трупов. Ничего удивительного, подумал Арминий. Ему самому было муторно от запаха крови, кала и газов, раздувших животы мертвецам. В ушах стоял звон от жужжания мух и карканья слетевшихся на кровавое пиршество воронов.

Бо́льшую часть погибших воинов соплеменники унесли, чтобы с почестями предать земле, а вот тела мертвых легионеров были разбросаны повсюду, словно выброшенный кем-то мусор. Германцы сняли с них доспехи и оружие, и теперь они с позором покидали этот мир в одних туниках, лежа лицом вниз в болоте, или посреди грязных луж, или на спине, глядя в небо незрячим взором. Поодиночке, парами, группами, под пронзенной копьем лошадью, грудой наваленные друг на друга, словно брошенные ребенком игрушки. Они пали так, как и сражались, спиной к спине, или кругом, или шеренгами, или же застигнутые во время бегства. Один такой несчастный все еще стоял на коленях; было видно, что фрамеи распороли ему горло. Не иначе, как в эту позу римлянина поставили его воины, подумал Арминий, в насмешку за его трусость.

Но чаще германцы разбивали убитым черепа – по их мнению, это не давало душе покинуть тело. У некоторых легионеров были выколоты глаза, еще большему числу отрубили головы. Затем головы эти были приколочены гвоздями к деревьям, как в знак победы, так и в назидание. Надругательства над телами мертвых врагов этим не ограничивались. У кого-то были откушены уши, отрезаны ноги, руки, даже яйца. В нескольких местах были сооружены каменные алтари, на которых заживо сожгли старших офицеров; кое-где еще виднелись их обугленные останки. При виде этой жуткой картины Арминия замутило. И все же он не сожалел о том, что случилось. Да, большинство легионеров встретили мучительную смерть. Но их бесчисленные трупы – не что иное, как его жертвоприношение Донару, кровавое воплощение его клятвы, наглядное свидетельство, смысл которого очевиден каждому. Это воздаяние Риму за четверть века жестокого насаждения своего господства в Германии, это кара богов, свершенная копьями его воинов.

И пусть в Риме скажут, что это дикое варварство, подумал Арминий, пусть. Но так его народ – его народ – обходится с мертвыми врагами. Однако, даже будь это не в их обычаях, римляне все равно здесь захватчики, а он и его соплеменники – на родной земле. И то, что они сделали – что он сделал, – можно сравнить с истреблением стаи волков. Да, они истребили Вара и его армию, жестоких проводников римского владычества.

В ближайшие дни, по его приказу, тысячи воинов разграбят и сожгут все римские поселения к востоку от Ренуса и тем самым очистят землю от римской скверны. Интересно, как скоро весть об устроенной им засаде достигнет ушей императора? Скоро: в чрезвычайных ситуациях императорские гонцы успевали покрывать за день громадные расстояния. «Трепещи в своем дворце, старик! Одним ударом я уничтожил три твоих легиона. Десятую часть твоей армии! Десятую! Невероятный успех».

Жаль только, что его воины сумели захватить лишь двух орлов. Третий куда-то пропал. Именно это и вынудило Арминия подняться с одеял. Без третьего орла победа будет неполной, пусть даже он и сокрушил римскую армию. Золотые птицы – символы могущества Рима, живые сердца каждого легиона. Они – высочайшая награда его союзникам за их доблесть. Другой такой наградой была голова Вара. Ее он отошлет Марободу, вождю маркоманов, чтобы заручиться его поддержкой в войне против Рима. Орла Девятнадцатого легиона он подарил бруктерам. Воины этого племени нанесли римлянам тяжелейшие потери. Орел Двадцатого легиона достался хавкам. Они подтянулись к месту сражения последними, зато в количестве шести тысяч воинов. Не имея третьего орла, Арминий не мог вручить марсам обещанную награду за их доблесть. Жаль, золотой орел наверняка скрепил бы союз херусков и марсов. Пусть их племя невелико, но это не помешало им уничтожить старших офицеров и их охрану. Надо признать, что это был решающий момент – после него сопротивление римлян начало таять на глазах.

Внезапно до Арминия донесся душераздирающий вопль. Впрочем, не первый – следовавшие за воинами женщины уже здесь. Они медленно пробирались между мертвыми телами в поисках денег или других сокровищ. Любой, кто был еще жив, получал удар ножом между ребрами. Видимо, эта жертва удостоилась иной чести. Вопль повторялся раз за разом, крик агонии и отчаяния. Охваченный любопытством, Арминий направил коня туда, откуда тот раздавался, к поляне между деревьями, частично скрытой построенной им насыпью. Он подъехал ближе. В следующий миг солнечный луч отразился от какого-то металлического предмета. Тот оказался забралом кавалерийского шлема, причем стояло оно вертикально, как если бы прикрывало лицо отрубленной головы. Остальной части шлема не было, а с самого забрала кто-то уже содрал мечом дорогое серебряное покрытие. Казалось, будто пустые глазницы наблюдают за Арминием. Не выдержав их взгляда, он отвернулся. Боги, пусть это будет забрало Туберона! Даже в эти минуты херуск испытывал к трибуну неистребимую ненависть. К его великой досаде, среди убитых или захваченных военачальников Туберона не оказалось. Арминий не удивился бы, если этот скользкий гаденыш сбежал.