Так на что же Российская империя фактически согласилась и что допустила «апреля дня в 5(17) лето от Рождества Христова 1824»?

А вот что!

Первая статья конвенции допускала янки не то что в Русскую Америку, но даже в русскую Азию — в Восточную Сибирь. То есть Россия поступалась национальным суверенитетом самым очевидным образом.

Статья вторая была издевательской, потому что какой же американский браконьер будет приставать к русскому поселению? А российским подданным приставать без позволения к селениям Соединённых Штатов на северо-западном берегу не то что нужды не было, а и возможности — по причине практического отсутствия таковых поселений в договорной зоне.

Статья третья была со стороны США особенно подлой. Янки до этого всё время долдонили о незаинтересованности в территориальном вопросе, и вот — нате вам, полностью удовлетворившись по самым наглым своим притязаниям в вопросе о морской юрисдикции, они от России ещё и уступок по территориальному разграничению добились, ничего к югу от разграничительной линии не имея.

К тому же третья статья в перспективе могла породить и вопрос о Форт-Россе… А Форт-Росс — это было не просто «статусное» селение, на него возлагались большие надежды как на перспективную базу продовольственного самоснабжения Русской Америки. Это — как миниум. О геополитической стороне вопроса умалчиваю.

И ещё одно замечание по статье третьей… Уже после заключения Конвенции, 28 мая 1824 года, Нессельроде в отношении министру финансов Канкрину обосновывал необходимость конвенции тем, что, подписав её, США-де сами признали «прежде ими оспариваемую законную власть, которую Россия имеет над этими территориями».

Но простите, ведь янки поднимали, насколько помнится, шум по поводу одной лишь морской юрисдикции, относительно мореплавания и торговли? Это — раз… А два — если они признали законность русских прав в Русской Америке, то как могли настаивать на заключении соглашения, явно ущемляющего российский суверенитет в этой части российских владений? Да и вспомнить, что писал Нессельроде Полетике в инструкции на переговоры, не мешает… Наконец — имела ли Америка какое-либо право оспаривать российские права в северо-западной зоне Тихого океана?

Статья же четвёртая, выглядевшая как некое достижение России, на деле лишь поощряла безудержное американское хищничество и подрывала доходы РАК в силу формально временного характера конвенции. Если Россия позволяла янки хищничать в Русской Америке лишь десять лет, то уж можно было не сомневаться, что всё это время они будут заниматься грабежом не то что во всю «ивановскую», а — во всю «дяди-сэмовскую»… О праве на пушной промысел в Конвенции речи не было, но что уж там… И так всё было ясно — не за китами же и треской янки отправлялись в холодные русские северные воды…

В целом статьи Конвенции были весьма расплывчатыми и давали повод для различного толкования. «Очарованный член» литературного общества «Арзамас» Полетика литераторской любви к точности выражений тут не обнаружил. Итак, повторю: «Среди бела дня, не потерпев никакого поражения от США и не опасаясь угрозы подобного, в ранге победителя великого Наполеона Российская империя позволила янки грабить себя если не на большой дороге, то на Большом, Великом океане».

Однако формальное невключение в договорные статьи права на пушной промысел давало России основание или расторгнуть Конвенцию в случае хищничества янки, или — просто топить браконьеров, если бы жёстких мер против них не предприняли бы власти США.

Хотя о каких реальных мерах могла быть тогда речь!

КОНВЕНЦИЯ 1824 года, заключённая Россией с США, казалось бы, автоматически снимала вопрос о разграничении и с Англией. Ведь Россия юридически уже отступила до северной широты 54°40, По одну сторону от этой условной линии — севернее находился русский архипелаг Александра, а южнее — острова Королевы Шарлотты, тогда почти ничейной, вообще-то, принадлежности.

Итак — каждому своё?

Нет!

Переговоры Полетики с Бэготом застопорились, а возобновились лишь зимой 1825 года, для чего в Петербург со специальной миссией прибыл Стрэтфорд Каннинг — двоюродный брат английского государственного секретаря по иностранным делам (министра иностранных дел) Джорджа Каннинга. До назначения делегатом на переговоры Каннинг-младший был посланником в Вашингтоне. Опыт ему черпать было откуда, информацию — тоже. И всё вскоре пошло по уже накатанной колее — 16(28) февраля 1825 года русско-английская Конвенция была заключена.

И тут — очередное замечание почти в скобках… Уже много позднее, в советские времена, соглашение с США определялось брежневскими историками как Конвенция «о мореплавании, рыболовстве, торговле и поселениях на северо-западном побережье Америки» без каких-либо комментариев. Формально всё верно — именно таким было полное наименование конвенции 1824 года. Но ведь эта Конвенция определила также территориальное разграничение, хотя реально со стороны США разграничивать было нечего ни тогда, ни позднее. Если мы посмотрим на современную политическую карту мира, то мы увидим, что между бывшей Русской Америкой — ныне американским штатом Аляска, и основной территорией США лежит широкая полоса канадской — бывшей английской — территории. В свете этого Статья третья российско-американской Конвенции 1824 года выглядит особенно издевательски, как ничем со стороны США реально не подкреплённая. Не подчеркнуть этого момента, не прокомментировать его для отечественного историка — не просто недосмотр, это, собственно, должностное преступление и уж тем более гражданственное.

С другой стороны, соглашение с англичанами именовалось «Конвенция между Россией и Великобританией о разграничении владений в Северной Америке», хотя оно, как и предыдущее соглашение с янки, касалось далеко не одних границ, а ещё и открывало дорогу в русские владения английским хапугам из объединённой Компании Гудзонова залива и Северо-Западной компании, да и просто вольным авантюристам.

Странные кульбиты получались с приоритетами в ходе петербургских переговоров 1824 и 1825 годов с англосаксами! Не переговоры, а цирк! То главное на них — мореплавание, то — границы. То — право ловли, то — право торговли. Англосаксы — и янки, и бритты, то выкладывали на стол переговоров аргументы, словно из шляпы иллюзиониста, то ловко ими жонглировали, но в целом всё это — если продолжать цирковые аналогии, походило на тонкую дрессировку русского партнёра. Собственно, Нессельроде и Полетику особо дрессировать не приходилось — оба были несомненными агентами влияния чуждых России сил. Но был ведь и император Александр I, и вот он в политической дрессуре нуждался.

А что уж вовсе необъяснимо, так это — странные перестановки акцентов в определении сути двух давних документов, которые наблюдались через полтора века и у советских историков. В толстенном XIV томе свода документов «Внешняя политика России XIX и начала XX века» они проделали тот же фокус, что и при «публикации» текста Указа от 4 сентября 1821 года в виде всего лишь краткой петитной аннотации с отсылкой к раритетному источнику 1830 года.

На этот раз была приведена петитная аннотация русско-английской Конвенции со ссылкой на то, что полный (шестистраничный) текст её был ранее опубликован в издании Ф. Мартенса «Собрание трактатов и конвенций, заключенных Россиею с иностранными державами», вышедшем в свет в Санкт-Петербурге в… 1878–1895 годах.