Именно в этот день испортилась погода.

Август подходил к концу, и жара уже не была такой убийственной, как раньше, но все окна в квартире Дэниела были открыты нараспашку.

Внезапно пахнуло свежестью. Зашумела листва, небо потемнело, и мы услышали первый громовой раскат, предвещающий грозу.

— Это был гром? — спросила я с надеждой в голосе.

— Вроде да.

Я подбежала к окну и выглянула на улицу. По тротуару, подгоняемый ветром, летел пакет из-под чипсов. Через несколько мгновений пошел дождь. И мир изменился.

Коричневые, сухие, пыльные дороги стали темными и гладкими, зелень деревьев вспыхнула ярким блеском, воздух наполнился запахом свежести и прохлады.

Я высовывалась из окна, вдыхая полной грудью аромат мокрой травы и подставляя лицо под крупные, тяжелые капли дождя.

Это было прекрасно.

Я обожала грозу. Только во время грозы у меня на душе становилось спокойно. Все это смятение, эта мощь природы странным образом умиротворяли меня. Я слышала, что этому было научное объяснение, что-то насчет отрицательных ионов, которые улучшают настроение. Я даже купила ионизатор воздуха, чтобы воспроизводить эффект грозы у себя дома когда ни пожелаю. Но никакой прибор не мог заменить настоящую грозу.

Снова ударил гром, и комнату на мгновение залило серебряное дрожащее сияние. Казалось, что стулья, стол, шкаф Дэниела вздрогнули от испуга — совсем как люди, которых разбудили, внезапно включив в спальне свет.

Каскады дождя низвергались на землю. Гром гремел повсюду, даже внутри меня.

— Здорово! — воскликнула я, оборачиваясь, чтобы взглянуть на Дэниела.

Оказалось, что он стоял совсем рядом и смотрел на меня. Смотрел пристально, удивленно.

Я тут же смутилась. Наверное, он думал, что только психи могут наслаждаться такой непогодой.

Через мгновение странное выражение на лице Дэниела сменилось улыбкой.

— Я и забыл, что ты любишь дождь, — припомнил он. — Ты мне как-то раз сказала, что только во время дождя то, что внутри тебя, соответствует тому, что снаружи.

— Я так сказала? — ужаснулась я. — Неудивительно, что ты считаешь меня ненормальной.

— Я так не считаю.

Я улыбнулась. Дэниел улыбнулся мне в ответ.

— Я считаю тебя замечательной.

Эта фраза меня озадачила. Я хотела ответить какой-нибудь колкостью, съязвить что-нибудь в свой или в его адрес, что угодно, лишь бы разрядить обстановку. Но на ум ничего не шло. Я онемела. Я догадывалась, что мне был сказан комплимент, но понятия не имела, как на него реагировать.

— Отойди от окна, — нарушил неловкое молчание Дэниел. — Мне бы не хотелось, чтобы тебя ударила молния.

— Да, памятуя о моем хроническом невезении, следует опасаться даже такого невероятного события, — подхватила я, и мы оба рассмеялись, чем немного сняли возникшее между нами напряжение.

Дэниел закрыл окна, и звуки ливня стали тише. Но все равно мы слышали, как стонет, ревет и бьется о крыши гром. Дождь не прекращался, и, несмотря на то что было еще только пять часов, на улице стемнело, как ночью. Мрак время от времени вспарывали ослепительные зигзаги молний.

— Похоже, лето закончилось, — сказал Дэниел.

Я опечалилась всего на одну минутку. Я всегда знала, что оно не будет длиться вечно и что рано или поздно жизнь вернется на круги своя.

И вообще осень мне тоже нравилась. Осень — время покупать новые сапоги.

Постепенно гроза сошла на нет, и шум дождя превратился в ровное, успокаивающее, гипнотизирующее, уютное постукивание. Я лежала на диване, читала книгу и ела шоколад, укрытая одеялом, купаясь в роскоши покоя и комфорта. Дэниел сидел рядом в кресле, жевал чипсы, читал газеты и поглядывал в телевизор с выключенным звуком.

Думаю, за два часа мы не сказали друг другу и слова. Да, порою я вздыхала от удовольствия и, потягиваясь, говорила: «Боже, как хорошо», и Дэниел улыбался мне, но вряд ли это можно назвать полноценным разговором.

И только голод принудил нас в конце концов к диалогу.

— Дэниел, я умираю от голода.

— Ну…

— Только не говори мне, что я полдня трескала шоколад и поэтому не могла проголодаться.

— Я и не собирался, — с удивлением ответил Дэниел. — Я отлично знаю, что у тебя два желудка: один для сладостей, а другой для нормальной еды. Хочешь, я отведу тебя куда-нибудь поужинать?

— И для этого придется вставать с дивана?

— Ага, я, кажется, понял, в чем твоя проблема, — засмеялся Дэниел. — Как ты смотришь на пиццу?

— И тосты с чесноком? — добавила я.

— И сыром, — подхватил он.

Что за человек!

Дэниел извлек откуда-то пачку меню различных пиццерий и положил передо мной.

— Прочитай и выбери, что тебе нравится.

— А обязательно все их читать? — заныла я.

— Если не хочешь, не читай.

— А как я узнаю, что там предлагается?

И Дэниел зачитал мне вслух несколько меню, чтобы я могла сделать выбор.

— Тонкую или пышную? — уточнил он в конце.

— Тонкую.

— Маленькую, среднюю или большую?

— Маленькую.

Дэниел молча посмотрел на меня.

— Ну хорошо, среднюю.

На этом наш разговор иссяк.

Мы смотрели телевизор, ели и молчали. Я не могла припомнить, когда я чувствовала себя счастливее.

За вечер Дэниелу кто-то звонил, дважды, но стоило ему подойти к телефону, как на том конце вешали трубку. Я подозревала, что это была одна из сотен отвергнутых им подружек. Эти звонки были неприятны мне, поскольку напоминали о том, что я сама так поступала с мужчинами, которые отвергали меня. Если бы я знала телефон Гаса, то скорее всего я и ему бы названивала.

Потом Дэниел отвез меня домой. Я настояла на том, чтобы он высадил меня все у того же светофора.

— Но ты же вся промокнешь.

— Пожалуйста, Дэниел, — взмолилась я. — Вдруг Карен увидит твою машину.

— И что с того?

— Она испортит мне жизнь.

— Почему мы не можем встречаться друг с другом, когда захотим?

— Можем, — сказала я. — Но я с ней живу. Ты бы тоже не был таким смелым, если бы она была твоей соседкой.

— Давай я провожу тебя до квартиры и поговорю с ней.

— Ни за что! — воскликнула я. — Будет ужасный скандал! — Чуть спокойнее я добавила: — Ладно, я сама поговорю с ней.

Перепрыгивая через лужи, прикрывая голову руками, я бежала к дому и придумывала, что сказать Карен, когда та спросит меня, где я была полдня. Врать ей я боялась — она всегда догадывалась, когда я говорила неправду.