— Я всегда это знал, — с наглым видом пожал плечами этот гад и улыбнулся. — У нас собрано объемное досье. Мэтр Белла старше вас на двенадцать лет. У него другой цвет волос и глаз, другая форма носа, шрам на подбородке, из-за чего он вынужден отпускать бороду. Я уж молчу про то, что он выше вас на целый вершок, и про то, что нам известны отпечатки его ауры, которая никоим образом не совпадает с вашей!

— Но…

— Но есть еще два пункта, — вернули меня с небес на землю холодные слова, — и за них кое-кому придется ответить по всей строгости закона. — Пункт первый — в нашем случае второй! — обвинение в убийстве молодого Гжеся Вайды…

— Я ничего не-э-э…

Палач опять крутанул палку, и я подавился всеми словами, что хотел сказать.

— Мэтр Дубин провел обряд вызова духа, — корчась от боли в ноющих руках, как сквозь вату, услышал я. — И тот прямо показал на вас.

— Нет, — простое слово далось с трудом. — Это не я… не признаю… я не мог… не хотел… Да и зачем мне его убивать?

— Мало ли причин у некроманта лишить жизни человека темной ночью? Может быть, вы собирали энергию для проведения какого-то запрещенного обряда? Вы же все-таки взяли ту книгу из библиотеки настоящего Йожа Беллы! А для чего, как не испытывая тайное желание повторить описанные в ней действа? В ваших вещах нашли коробок, где обнаружился погруженный в спячку мотылек. Эксперт опознал в нем человеческую душу, которую вы почему-то хранили при себе, хотя должны были отпустить!

— Это… — пришлось тщательно подбирать слова, потому что на язык просился только отборный мат, — мне обещано… деревенский ведун… я помог ему, и он… он сам отдал мне свою душу… два месяца назад… это было совершенно добровольно… я просто помогал человеку…

— От чистого сердца и без всякой задней мысли? — прозвучал вопрос. Получив в ответ сдавленный кивок, инквизитор как ни в чем не бывало продолжал: — Пусть так, но эта так называемая «помощь» — и есть третий пункт обвинения. Кто вам дал право исцелять? Вы — некромант, а не целитель! Вы не имели никакого права ни облегчать предсмертные страдания этого ведуна, ни спасать от смерти мать этой девчонки… как бишь ее?.. Дары…

— Она жива?

— Жива, — кивнул инквизитор. — Здорова. Отпущена домой после допроса. — Последние слова он произнес таким тоном, что я ему не поверил. — Сказала, что вы вылечили ее мать и отказались брать за это деньги. Похвальное решение, но у гильдии целителей насчет вашего «подвига» может быть другое мнение. На первый раз вы бы отделались штрафом. На второй — вам бы на год запретили заниматься любой деятельностью. А на третий…

— Понятно, — перебил я. — Меня казнят? Ну и хорошо!.. Потому что если бы меня отпустили на свободу после всего этого и мне случилось бы увидеть, как упыри рвут на части живого человека, я бы не стал спасать ему жизнь, а еще и помог бы нежити поскорее его сожрать!

Наши глаза опять встретились. Не знаю, что на сей раз прочел в моих инквизитор, но он дал знак палачу.

На сей раз боль в руках была такой, что я не выдержал и потерял сознание.

А очнулся я от новой боли — на сей раз резкой боли в окровавленных пальцах.

Кто не знает — руки для некроманта являются «рабочим инструментом» хотя бы потому, что именно в руке держишь ритуальный нож, занося его над жертвой. И сама мысль о том, что эти палачи пытаются лишить меня рук, спросонья оказалась такой ужасной, что я, собрав силы, ударил всей остающейся у меня «чистой» силой, останавливая сердце врага.

Ответом был резкий многоголосый писк, шорох маленьких лапок — и тишина.

Окончательно проснувшись, я попытался приподняться, и со второй попытки мне это удалось. Палачи надели на меня колодки — вместо цепочки наручники соединяла кованая полоса железа, не позволяя сомкнуть ладони. Умно придумано, если учесть, что для некоторых заклинаний ключевым жестом является именно хлопок ладони о ладонь. Смотровое окошечко на двери камеры было открыто — наверное, чтобы можно было быстрее заметить, пришел узник в себя или нет, — и благодаря этому не боги весть какому, но все же источнику света можно было разглядеть, что палачами на сей раз выступали две крысы, которые под шумок примеривались просто-напросто отгрызть мне пальцы. Два еще теплых трупика валялись рядом — остальные разбежались, напуганные внезапной смертью товарок.

По очереди поднеся обе руки к лицу — благо конструкция кандалов позволяла это делать, — я осмотрел пальцы. По счастью, крысы успели лишь вонзить в них зубы — прокушенные до костей подушечки могли бы зажить сами собой через несколько дней. Другой вопрос, а нужны ли мне будут еще руки? Насколько помню разговор с инквизитором, меня не будут казнить вместо Йожа Беллы. Но и собственных «подвигов» должно хватить на смертный приговор. Интересно, сколько раз еще меня потащат на допрос? Будут ли пытать? И как? Эх, если бы можно было…

От мыслей о собственной печальной участи оказался один шаг до воспоминаний о жене. А ведь Смерть предупреждала, что я оказался не в том месте не в то время! Что же теперь со мной будет? С одной стороны, я все-таки ее законный супруг. А с другой — сколько нас было таких, мужей Смерти? Некоторые и до меня заканчивали жизнь в подвалах инквизиции — достаточно вспомнить графа-алхимика лорда Вайвора Маса, обвиненного в умышленном убийстве принца крови. Его, насколько помню, тоже подставили. И Смерть позволила ему умереть… Правда, она потом возненавидела его обвинителя, но и только. Не ждет ли меня такая же участь?

От отчаяния хотелось выть в голос. Обычно изломанные пытками, голодом, усталостью обвиняемые готовы дать любые признательные показания, лишь бы этот кошмар поскорее закончился. И часто так бывало, что костер иная ведьма воспринимала как избавление от мук. Через что еще предстоит мне пройти прежде, чем казнь перестанет восприниматься с ужасом и отчаянием?

Взгляд упал на две крысиные тушки, потом метнулся к двери. Знак запрета нарисован криво… это дает слабую лазейку… терять мне нечего…

Торопясь, встал на четвереньки и принялся разодранными пальцами чертить пентаграмму. Самую простую, небольшую. Было больно, но я нарочно нажимал изо всех сил, чтобы вытекло как можно больше крови. Терять все равно нечего. Даже если будет заражение — кого это станет волновать на костре?

Нужные слова заклинания слетали с губ. Без дополнительных инструментов, не помогая себе концентрационными пассами и прочищающими сознание эликсирами, провести обряд довольно трудно, но свежая кровь — сама по себе мощный катализатор. А если, не жалея, добавить собственных жизненных сил…

Занятый делом, я не заметил, когда в камере стало намного светлее. Словно потолок постепенно истончился настолько, что стал проникать свет с улицы. Кстати, уж не знаю как, но я чувствовал, что моя камера находится под землей на глубине примерно десяти локтей. Так сказать, чтобы заранее привыкнуть…

Рифмованные строки еще звучали в тишине подземелья, а багровые отсветы вечного заката и пряные запахи цветущего вереска уже окутывали все вокруг. Стены камеры отступили в стороны, растворяясь в тумане. Я стоял на грани между мирами, балансируя на самой кромке, с трудом удерживая сознание от желания соскользнуть в эту бездну. Не знаю, что удерживало от последнего решительного шага — инстинкт самосохранения или чувство долга?