– А если не захочет?

– Если не захочет, – с улыбочкой произнес Сударев, – тогда отпусти его с миром.

– Просто отпустить?!

– Просто отпусти. Но без машины, без денег, без оружия.

* * *

Григорий проснулся от назойливого звонка в дверь. На улице едва начало светать, в открытую форточку ползла сырость. Жутко не хотелось открывать глаза и вылезать из нагретой постели.

На пороге стоял Павлов – свеженький, умытый, одетый в просторный спортивный костюм.

– Собирайся, Гриша. Надо ехать.

– Уже сегодня? – спросил Григорий, пытаясь окончательно проснуться.

– Да, сегодня. Прямо сейчас, так надо.

Григорий знал, что на днях его ожидает дальняя дорога в компании пациента Лукова. Но о точном сроке поездки, видимо, до последнего момента не знал никто.

– Сколько тебе надо на сборы? – спросил Павлов, взглянув на часы.

– Я быстро. Поставь пока кофе. Там на кухне все найдешь.

К счастью, Гриша был готов к неожиданному отъезду. Все необходимые вещи он собрал заранее, осталось только бросить их в сумку.

Он выглянул в окно. В полутемном дворе довольно ясно выделялся белый санитарный джип, в котором, видимо, уже ждал Луков. Еще одна машина виднелась на въезде во двор, там, судя по всему, дожидалась охрана.

– Прямо сейчас отправляемся? Или заедем в клинику?

– Нет, никуда заезжать уже не будем. Если хотел с кем-то попрощаться, позвонишь потом, когда будем подальше от города.

– Вот как... Значит, опять догонялки.

За руль джипа сел Павлов. Задняя, грузовая часть салона была, как обычно, завешена плотным брезентом.

– Доброе утро, Иван Сергеевич, – наугад сказал Гриша. В ответ донеслась какая-то возня. – Спит, что ли?

– Да, спит, – непонятно усмехнулся Павлов. – И ты можешь пока поспать. Нам, Гриша, предстоит гнать без сна и отдыха тысячи верст. Отдохни, потом меня сменишь.

– Спасибо, уже не хочется.

– Тогда можешь пока изучить карту. Я там специально для тебя маршрут фломастером обвел.

Обе машины выбрались на еще пустую улицу, обрамленную редкими фонарями. Город пока спал. Через несколько минут из-за брезента снова послышалась возня, а затем совершенно ясно донесся собачий скулеж.

– Это еще что? – У Гриши округлились глаза. – Кто там?

– Пес Тарзан, – лениво ответил Павлов. – Благородная дворняжка с примесью английских кровей.

– А пациент?

– А пациент едет совсем в другой машине по другому маршруту. Слушай меня внимательно, Гриша, чтоб потом не переспрашивать. Мы специально погрузили к себе собаку под видом пациента, чтобы обмануть возможных наблюдателей.

– Каких?

– Не знаю, некогда выяснять. Но какая-то нехорошая возня вокруг клиники была, ребята засекли. В городе опасно, поэтому пациента вывезли тайно на другой машине. Перед поворотом на федеральную трассу мы встречаемся в условленном месте и забираем его. Тарзана отпускаем на вольные хлеба. Дальше везем сами. Охрана наша остается здесь, вместо них к нам в джип запрыгнут двое ребят-фээсбэшников. Плюс к этому несколько их людей будут нас сопровождать на другой машине.

– Ничего себе комбинация, – присвистнул Григорий. – А я-то надеялся на приятную прогулку.

– Порядок рекомендовали нам чины из госбезопасности, у них, наверно, есть основания все делать именно так. Донской велел их по возможности слушаться.

– Ладно, будем слушаться, – пожал плечами Григорий. – А мне что делать?

– Я же сказал – спи. Потом сменишь меня. Если что-то понадобится пациенту – обслужишь сам. Меня от него до сих пор воротит.

– А кстати, где сейчас Донской?

Павлов выдержал странную паузу.

– В реанимации, – глухо ответил он.

– Что?! – Григорию показалось, что он ослышался.

– Да, так вот... А ты не знал?

– Что не знал?

– Прогрессирующая опухоль мозга, уже давно. Ну да, откуда тебе знать? Он же тянул до последнего, не хотел в койку ложиться. Свалился сегодня вечером у меня на глазах.

Гриша сидел, ничего не видя перед собой. И вдруг понял: вот что означало странное поведение Донского все последнее время, эти блуждающие взгляды, неожиданные паузы в разговорах, загадочные намеки. Вот отчего ежедневное пьянство с утра до вечера. Можно представить, как он мучился, как терпел адскую боль и старался ничем не выдать это.

Конечно, надо было догадаться раньше. Но Григорию и в голову не могло прийти, что энергичный и жизнерадостный Андрей жил с такой страшной бедой.

– Как он? – спросил Гриша. – Что врачи говорят?

– А ты, врач, что бы сказал? Кранты ему, Гриша. Опухоль неоперабельная, а то давно бы ее выдернули...

– Как, совсем кранты? – растерянно проговорил Григорий.

– Ну, не совсем... Бирочка-то на шее болтается. Значит, Шаман его поднимет.

Он помолчал немного и добавил:

– Из гроба.

Напоминание о страховке Григория ни капли не обнадежило. Слова словно разбились о непреодолимый и окончательный факт – Андрей умирает. И в этот миг вдруг показалось, что вся клиника со своими филиалами, вся система Шамановского – жуткое извращение, надругательство над умершими, продуцирование ходячих кукол из человеческих останков.

Григорий невольно сжимал кулаки, в глазах все еще было темно. «Все будет хорошо, – говорил он себе. – Его восстановят. Его очень хорошо восстановят. Шамановский к нему относится как к сыну. Мы еще встретимся...»

Но мысли текли, как вода сквозь пальцы, не принося облегчения. Небо медленно светлело, городские улицы сменяли друг друга, изредка блестели фары встречных машин. Мир был по-утреннему холодным и черно-белым. И лицо сидящего рядом Павлова казалось неживым, нарисованным.

Григорий невольно пытался увидеть себя на месте Андрея. Что он чувствовал все эти месяцы или годы? Смотрел на полумертвецов, непрерывной чередой выходящих из вонючих ванн, ковыляющих на своих костылях, кричащих по ночам от немыслимых кошмаров, гниющих заживо от бесчисленных болячек, – и осознавал, что сам вскоре станет одним из них.

Как он, должно быть, ненавидел Шамановского за этот порочный второй шанс жизни и как цеплялся за него, боясь потерять! Как мучился в рабстве у своей горькой надежды.

Нет сомнений, что его внутренний мир восставал против черной мистерии, творящейся в подвалах Шамановского. Теперь Григорий понял и это, вспомнив прежние загадочные речи товарища. Но когда смерть день за днем подкрадывается к тебе, смиришься с чем угодно. И других будешь обращать в эту веру.

– У тебя есть страховка? – спросил Григорий у Павлова.