– Откуда вам известно это место? – сухо спросил майор.

– На нас вышли представители фонда и все объяснили. Тоже, кстати, фотографии предъявляли. А вы как узнали?

Майору не нравилось, что ему задают столько вопросов. Но он решил проявить гибкость – главное, чтоб переговоры удались.

– Существует полуофициальная договоренность между фондом и нашей организацией. Мы обязаны сообщать о таких случаях и содействовать в доставке.

– Ну, ясно... Хотя меня удивляет, какой интерес связывает вас с благотворительным фондом... Ну да, ведь все таинственное и непознанное должно проходить через вас?

– Да хватит вам! – в сердцах проговорил Соляков. – Давайте теперь уж решать, как нам быть дальше.

– Никак, – развел руками Донской. – Можете идти отдыхать. Мы сами отвезем его куда нужно.

– А вот это у вас не выйдет, – усмехнулся майор. – Я говорил, что не верю вам, и сейчас готов это повторить. Хотите участвовать – я пока не возражаю. Вы – ученые, у вас может быть на это свой резон. Согласен. Но мои люди будут рядом с вами. Операция пройдет под нашим контролем.

– Ого! Быстро вы нас возглавили, – покачал головой Донской. – Стало быть, от нас требуется взять официального наблюдателя?

– Не просто наблюдателя. Неизвестно, что может произойти в дороге. Вокруг вашей больницы кишат бандиты и проходимцы. Вас всегда окружают какие-то странные события. Я не уверен, что в такой обстановке вы доставите объект благополучно.

– Доставим, мы же в этом заинтересованы. И вооруженная охрана для этого найдется.

– Охрана, – презрительно усмехнулся майор. – Что может частный охранник за пределами своей фирмы? Только пальчиком грозить да из газового пистолета собак отпугивать. Нет уж, охрану мы возьмем на себя.

– Какие еще будут пожелания? – учтиво спросил Донской.

– Никаких пожеланий, мы говорим серьезно. Хотя... Есть одно пожелание. Я хотел бы еще раз взглянуть на него.

Донской рассмеялся:

– Ну хорошо, идите за мной, господин союзник.

Луков спал. Соляков смотрел сквозь прозрачную стенку и не мог оторвать изумленного взгляда.

– Где же вы это взяли? – с содроганием спросил он.

– Вы же говорили, что уже видели его. Или это была ваша военная хитрость?

– Видел, но... Черт возьми, неужели его родила женщина? Нормальная женщина?

– Ну... Можно и так сказать.

– Но как? Из-за чего?

– Думаем, ищем... Пробуем версии. Знаете, ведь до двух месяцев зародыш имеет хвост и жабры. А потом они пропадают. Я вот все думаю: а может, не только хвост и жабры? Может, клыки, панцирь, когти? И по какой-то причине все это осталось при нем.

– Это возможно?

– Вряд ли. Я не имею никакого представления, что за странная причуда природы этот наш пациент.

– Жаль. Я надеялся, вы знаете о нем все.

– Пока нет, но надежд не теряем. Я рассчитываю, что в том пансионате нам хоть что-то объяснят.

* * *

Сударев был в бешенстве. Таким его давно уже не видели, и сегодня от него даже прятались.

Но это было лишь на людях. Стоило Судареву остаться одному, он переставал материться, бросать испепеляющие взгляды и грохать кулаком по столу.

Его лихорадило. Он с паникой чувствовал, что могучая пирамида, на вершине которой он восседал, вдруг покосилась и начала расползаться. Самое страшное, что трещину дал один из важнейших ее столпов – Лука. Тот самый Лука, которому Сударев зачастую верил больше, чем себе. Тот, на котором держались отношения с массой нужных и могущественных людей. Его трехмесячное отсутствие уже дало свои горькие плоды. С этим еще можно было примириться, но то, что он вдруг стал врагом...

Сударев сидел один довольно долго, бессмысленно водя авторучкой по бумаге и размышляя. Наконец он схватил телефон.

– Саламбекова ко мне!

Вошел по-южному смуглый человек в тельняшке-безрукавке и пятнистых армейских штанах. На его плечах блестел пот – человек пришел из спортзала, оборудованного здесь же в подвале.

Зная настроение хозяина, Саламбеков нерешительно замер у двери.

– Сядь, – процедил Сударев.

Тот присел на самый кончик стула, словно боялся его осквернить.

– Лука скурвился, сука, – с ненавистью проговорил Сударев. – Мало того что много знал, так стал еще и много говорить.

Саламбеков не отвечал, преданно глядя на хозяина и размеренно моргая.

– Достань мне его, Мавлен. Как хочешь, но достань. Можно мертвым.

– Где достать? – развел руками Саламбеков. – Весь город перевернули – нету!

– Где достать, я тебе скажу, – успокоил Сударев. – Он либо еще там, либо... Либо там знают, где искать.

– И что мне делать?

– Это ты у меня спрашиваешь? – взорвался Сударев. – Кто должен знать, что делать, – ты или я? Кто из нас бывший мент с тремя медалями?

– Да я не то хотел... – Саламбеков съежился. – Я спросил – внаглую накатить или аккуратно?

– Как хочешь! – заорал Сударев. – Как твоя баранья башка придумает, так и делай! Задачу понял?

Саламбеков от каждого выкрика отодвигался все дальше и дальше и чуть не свалился со стула.

– Внаглую, наверно, не надо, – сказал Сударев неожиданно спокойно. – Там охрана очень бойкая, с пушками. Зря ребят не подставляй, да и шуметь нам сейчас нежелательно.

– Ага, значит – аккуратно, – обрадовался Саламбеков.

– Молодец, быстро догадался. Давай иди думай. Времени, учти, в обрез. Он куда-то может уехать. Все, пошел...

Саламбеков поднялся и неестественно прямо зашагал к двери, шурша своими пятнистыми штанами.

– Постой, – сказал Сударев.

– А?

– Ага! Тот человечек, что у нас в гараже сидит, – он как, жив-здоров?

– Да ну, дурной какой-то. Говорит, Лука в дикобраза превратился и в больнице теперь лежит.

Сударев закрыл лицо руками, чувствуя, что его опять охватил озноб.

– А пускай, – сказал он. – Пускай хоть дикобраз, хоть черт с рогами. Ты что, Мавлен, дикобразов боишься?

– Да нет. – Тот кисло усмехнулся.

– Вот и хорошо. Вынь того парнишку, отмой, накорми – и озадачь. Чем надо, помоги. Оружие ему дай, машину, деньги.

– Есть у него и машина, и оружие. Все у него есть. Только он мне что-то не особо нравится.

– Знаю, Мавлен, знаю. Тебе молоденькие нравятся, с розовыми попками. Но тебе ж на нем не жениться?

– Да он дурной вообще! Псих, дурак бешеный.

– Нам и нужен бешеный. Чем своих ребят подставлять – отправь этого психа. Ему все равно деваться некуда. Он со всех сторон в дерьме, оттого и бесится.