Мой отец посмотрел на свою жену.

– Мне очень жаль, – сказал я.

Он подхватил открытку, и наши глаза встретились. Попытался что-то сказать, но сдался, когда ничего не вышло. Дженис потянула отца за рукав. Он последний раз глянул на нее, потом развернулся, как самый настоящий старик, и вышел. Дженис понурив голову поплелась вслед за ним.

Я дождался, пока стихнет звук их шагов, а потом потянулся к кнопке морфиновой помпы. Нажал на нее – и меня тут же затопило приятным теплом. Я держал палец на кнопке, даже когда поток морфина иссяк.

Глаза подернулись мутной дымкой.

Отпущенная кнопка громко щелкнула в пустой палате.

* * *

Робин вернулась, когда солнце уже скрылось за горизонтом. Поцеловала меня и спросила, как все проходит. Я все ей рассказал, и она долго хранила молчание. Потом откинула крышку телефона и сделала несколько звонков.

– Он не звонил, – наконец сообщила Робин. – Ни в отдел полиции Солсбери. Ни в службу шерифа.

– Вполне мог и не звонить.

– Тебя это устраивает?

– Теперь уже и не знаю. Мне ненавистно думать, как поступила со мной Дженис, но Мириам была ее дочерью. Она делала то, что, как ей казалось, она должна сделать.

– Шутишь?

– У меня никогда не было своего ребенка, так что могу лишь предполагать, но я бы запросто соврал ради Грейс. Соврал бы ради тебя. Еще похуже что-нибудь сделал, если б понадобилось.

– Умеешь ты говорить всякие приятные вещи… – Робин вытянулась на кровати рядом со мной, положила голову на подушку рядом с моей.

– Так как насчет Нью-Йорка? – сказал я.

– Пока об этом не спрашивай.

– Я думал, ты уже сделала выбор.

– Сделала. Но это не означает, что отныне ты можешь принимать решения за двоих. – Она попыталась подать это легко.

– Я и вправду не могу здесь оставаться, – сказал я.

Ее голова повернулась на подушке.

– Лучше спроси меня про Долфа.

– Рассказывай.

– Окружной прокурор готов снять обвинения. Большинство людей считает, что ему просто ничего другого не остается. Это лишь вопрос времени.

– Скоро?

– Может, и завтра.

Я подумал про Долфа, представил, как тот поднимает лицо к солнцу, выходя на свободу.

– Ты еще не виделся с Грейс? – спросила Робин.

– Она все еще в реанимации, посещение ограничено. Но это ничего. Я еще не готов.

– Ты готов выяснять отношения со своим отцом и Дженис, но колеблешься поговорить с Грейс? Что-то я не понимаю…

– Ей нужно время, чтобы все это уложилось у нее в голове. А потом, это тяжело.

– Почему?

– С Грейс у меня есть что терять. А с отцом терять уже нечего.

Она каменно застыла рядом со мной.

– Что? – спросил я.

– Не так давно я сказала бы то же самое про тебя.

– Это не то же самое.

Робин перевернулась на бок.

– Жизнь коротка, Адам. В нашей жизни появляется не так много людей, которые нам действительно дороги. Мы должны делать все, что только ни потребуется, чтобы сохранить то, что имеем.

– Что ты этим хочешь сказать?

– Хочу сказать, что все мы делаем ошибки.

Мы лежали в темнеющей палате, и в какой-то момент я задремал. Ее голос заставил меня вздрогнуть:

– Почему Мириам согласилась выйти замуж за Джорджа Толлмэна?

– Я говорил с ним утром. Он в довольно растрепанных чувствах. Я спросил его, как это произошло. Джордж был влюблен в нее уже много лет. Они как бы встречались, но Мириам так и не говорила «да». Она позвонила ему за день до того, как уехать в Колорадо. Велела ему спросить еще раз, и сказала, что согласна, прямо вот так, на ровном месте. Он уже приготовил кольцо.

– Думаю, это была идея Дженис, – добавил я. – Если б обнаружилось тело, мало кто заподозрил бы невесту копа. Не думаю, что она планировала пойти до конца.

– Почему ты так считаешь?

– Первое, что Мириам сделала после возвращения, это отправила его по магазинам со своей матерью, чтобы можно было потихоньку смотаться сюда и избить Грейс до полусмерти. Он был всего лишь прикрытием. Другой роли ему никогда и не отводилось.

– Печально…

– Знаю.

Робин прикрыла глаза, придвинулась ближе. Ее рука скользнула мне под рубашку. Ладонь прохладно легла на грудь.

– Расскажи мне про Нью-Йорк, – тихонько произнесла она.

Меня выписали из больницы в тот самый день, когда Долф вышел из тюрьмы. Он заехал за мной и повез нас обоих на край заброшенного карьера за пределами города. Гранит был серым в тени и розовым там, где его касался свет. Когда я встал и посмотрел вниз на чистую воду на дне карьера, костыли впились мне под мышки. Долф прикрыл глаза и подставил лицо солнцу.

– Вот о чем я мечтал, пока сидел в камере, – произнес он. – Не о ферме или реке. Об этом самом месте. Я не был здесь несколько десятков лет.

– Здесь нет никаких воспоминаний, – заметил я. – Никаких призраков.

– И это замечательно.

– Я не хочу говорить про отца, – сказал я, внимательно посмотрев на него. – В этом ведь настоящая причина, по которой вы привезли меня сюда? Я прав? Чтобы вы могли проделать всю грязную работу за него?

Долф прислонился к пикапу.

– Для твоего отца я сделаю все на свете. И хочешь знать почему?

Я тут же повернулся и поскакал на костылях вниз по склону.

– Я не собираюсь все это выслушивать.

– До города далеко.

– Ничего, как-нибудь справлюсь.

– Да черт возьми, Адам! – Долф перехватил меня за руку. – Он ведь живой человек! Это было очень давно.

Я вырвался, но он продолжал говорить:

– Сара Йейтс была молодой, красивой и была не прочь. Он сделал ошибку.

– За некоторые ошибки приходится платить, – бросил я.

– Я спросил, не хочешь ли ты знать почему. Так вот, я собираюсь сказать тебе. Это потому, что он лучший человек, какого я когда-либо знал. Быть его другом – это привилегия, настоящая честь, черт побери! Ты слепец, если этого не видишь!

– Вы имеете право на собственное мнение.

– А ты знаешь, что он видит, когда смотрит на Грейс? Он видит взрослую женщину и целую жизнь воспоминаний, восхитительное человеческое существо, которого просто не было бы, если б не та ошибка, за которую ты с такой готовностью его проклинаешь. Он видит в этом десницу Господню.