Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Это, скажу я вам, настоящая картина маслом. Киноварь да краплак. Мы в крови, выбираемся. Тело тарбана, прибитое мощными рогами к стволу дерева, разбито всмятку. Наш квартирант вложил в этот последний удар всю свою неземную любовь к настоящей свободе, свел счеты с обидчиком и закрыл счет. Может, так и надо любить эту жизнь, чтобы стоять до последнего? Не о том ли мне рассказывал гуру? Наверное, об этом.
— Детка… ты в крови.
— Взаимно, Карсон Нейпир, — приходя в себя от падения, заявила Дуаре. — Теперь надо проверить ту воду… Вода ли вообще. Я больше не могу. У меня волосы в… — она не стала уточнять. И она, да и я сам представляли сейчас непередаваемое зрелище, точно были отжатыми утопленниками, но топились в цельной крови. — А поохотились на славу, скажи? Сколько мяса добыли!
— Камлот говорил, что нет ничего вкуснее мяса басто, поджаренного на углях.
— Камлот — образцовый подданный, — закручивая волосы, отозвалась Дуаре. — Давай составим план действий. Кто-то идет за водой, кто-то режет тушу. Но поскольку я меньше тебя в два раза и к тому ж истекаю кровью, первой мыться пойду я.
— Намек очень тонкий, — сказал я, осматривая тушу. — Я истекал кровью совсем недавно, не считая этой, теперь. Пострадал, считай, дважды. Нет, иди первой, конечно, я могу и грязным поработать. Но дело в том, что без ножа я вообще ничего сделать не смогу. Взгляни на эту толстенную шкуру. Даже я!
Дуаре огорчилась.
— Ну уж я-то тем паче. Что же нам сегодня так не везет? — посетовала она и тут же добавила: — Ладно. Зато ты вернул свое оружие. Подстрелишь кого-нибудь помельче, и мы зажарим его целиком. Бедняжка. Сделать ничего не может без ножа! Ну, помрет. Так, слушай, непутевый. А где тот осколок, которым ты обстругивал лук? Давай иди и ищи. То-то, — подвела она итог, когда я и вправду нашел, что искал. Нет, я не то чтобы забыл, где его бросил, просто ужасно хотел умыться… А Дуаре сдвинула брови и молвила: — Я дочь джонга, не забывай. У меня нюх на козни, как на дерьмо. Считай, что твоя попытка оставить меня без ужина и пролентяйничать под боком у принцессы Вепайи всю ночь не удалась. Будешь трудиться, юноша. И только потом пойдешь смывать трудовую кровь.
Она ушла, я лишь облизнулся.
Какой-то у нас интересный образовался производственный коллектив: одни моются сколько хотят, другие разделывают тушу каменным лезвием.
Нельзя было сказать, что скорость работы могла идти на рекорд. Мне еле-еле удалось вспороть шкуру, а Дуаре успела не только выкупаться в совсем неглубокой луже, поэтично названной «лощиной», но собрала дрова и даже, к моему серьезному удивлению, в радостном возбуждении сама развела костер. Через два часа и я отправился в лужу… Отправился? О нет. Шатался. Я еле стоял на ногах, поясницу ломило, болело все тело. Что это было — результаты падения или оздоровляющего труда? Но пока чужую кровь не смоешь — не увидишь, откуда идет своя… такие дела, брат.
А наш ужин был особенным — эпохальным. Знаменовал собой переход от первобытного образа жизни к первой стадии цивилизации. Понимаете, во-первых, мы впервые помылись по-человечески. И даже, несмотря на ушибы и несколько ран, наше общее тело с Дуаре — а мы ведь по законам Вепайи сроднились в общей крови — просто звенело!
Во-вторых, развели костер, причем не мучась его развели, не кусая локти с досады. А легко, элегантно, играючи.
В-третьих, изготовили первое оружие.
В-четвертых, добыли пищу. И тоже, обратите внимание, как легко и красиво добыли. Ну совершенно не принимая в том деле никакого участия, просто упали на нее — и вот тебе пища.
И в-пятых, теперь мы впервые вкушали обед, приготовленный на огне. Я подумал, что следующим этапом, по всем книжкам так, должно было стать образование семьи, целого рода, целой компашки маленьких нейпирчиков с глазами цвета лесного ореха и мятою гривой, пшеничкой…
Я вздохнул тяжело. Шансов мало. Всегда шансов мало, когда рядом с вами дочь джонга. И мало того, такая ду…
— Такая кто? Дура? Дубина? Ты разговаривал вслух, — нахмурилась Дуаре, выбивавшая осколком какие-то прорези на кусочке слюды.
— Такая душенька, — ответил я, страшно перепугавшись. Не знал, на какой стадии она меня отловила в эфире.
— Почему ты тогда вздыхаешь? Объелся?
— Я испытываю противоречивые чувства. Вроде все хорошо. Я сыт, умыт, помираю от счастья. Но с другой стороны, мужик — он так интересно устроен, ему почему-то этого мало. Ты меня понимаешь? Понимаешь, чего я хочу?
— Понимаю, десерта. За ягодами отправишься сам, я сделала первый в своей жизни гребень, буду причесываться. Ты снова вздыхаешь?
— Вздыхаю потому, что мне еще далеко до настоящего первобытного человека.
— Ты что, хотел бы стать настоящим первобытным человеком?
— Да, была у меня вот такая мечта. Тогда меня не связывали бы никакие глупые условности, — ответил я. — Если нобаргану нравится женщина, он не спрашивает у нее разрешения, и ему все равно, чем она занята, расческой или котлом. Он хватает ее и тащит в логово. Ну и там они разговаривают о правах человека на счастье. Так просто!
— Спасибо за предложение. Меня уже сегодня тащили. И если ты попытаешься повторить тот подвиг, я тебя прикончу на месте.
— Прикончишь? — спросил я, представляя процесс. — Чем, интересно? Гребнем?
— А действительно… — задумалась моя умница. Ну, такая ду… — Завтра же на свежую голову займусь этим вопросом. Пошли спать.
— Куда? — наивно поинтересовался я, глядя на наше дерево. — В номера?
В номера. Номеров за несколько дней мы сменили несколько. Пробудившись, начинали свое блуждание по чаще. Скоро поняли, что заблуждались все безнадежнее, заблудились бесконечно, и думали только о том, как бы побыстрее выбраться оттуда. Этот темный лес начинал действовать нам на нервы. С пищей теперь все было отлажено — ели мы вкусно и много. Посуду не мыли. При помощи копья и стрел мне легко удавалось добывать дичь, в воде недостатка тоже не было, а
