Он смотрит на меня серьезными темными глазами, губы у него подрагивают. Он убежден в своей правоте. Я представляю, как бегала за ним и разбрасывала мелкие белые камешки у корней кактусов. В голове откуда ни возьмись всплывают испанские названия растений и животных: el pito, el mapache, el cardo, la garra del Diablo — дятел, енот, чертополох, дьявольский коготь.

— Ты была мне как родная дочь, grilla, — нарушает он затянувшуюся паузу. — И я любил тебя исключительно отцовской любовью.

Grilla…

Я смотрю, как он сажает лимонное дерево. Мне надоело танцевать вокруг него. Я хочу уже делать лимонад! «Долго еще?» — спрашиваю я. «Довольно долго», — отвечает он. Я сажусь и начинаю ждать. Я подожду. Он подходит и берет меня за руку. «Идем, grilla, — говорит он. — Ждать нам долго, давай чем-нибудь перекусим». Он усаживает меня к себе на плечи, поправляет, чтобы мне было удобнее. Его руки, как бабочки, порхают у меня между бедер.

Я дрожащей рукой отпираю дверцу машины.

— Делия, ты в порядке? — с тревогой в голосе спрашивает Виктор.

— Это слово, grilla… — Из горла вырывается лишь слабый писк. — Что оно значит?

— Grilla? — повторяет Виктор. — Это сверчок. Такое… как это по-английски?.. ласковое обращение.

Словно издалека я вижу, как моя голова чуть склоняется в кивке.

Неудивительно, что Эрик еще спит: на часах всего девять утра. Возле него на кровати лежит пустая бутылка. Он обнажен, но кое-где прикрыт скомканной простыней.

Я наклоняюсь и срываю простыню. Он вскакивает и испуганно моргает. Белки его глаз залиты кровью.

— Господи, — бормочет он, — что ты творишь?

На мгновение я переношусь на три года назад. Это сто первый по счету раз, когда я обнаруживаю Эрика наутро после пьянки. Тогда я сварила бы ему кофе и силой отволокла в душ. Три года назад я знала множество способов отрезвить его. Но ни один не срабатывал так эффективно, как тот, который я применяю сегодня.

— Эрик, — говорю я, — я все вспомнила!

Лишь память приводит нас обратно к дому.

Терри Темпест Уильямс, цитата по книге Мики Перлмана «Прислушайтесь к их голосам»

(глава десятая, год издания — 1993)

Память в судебной системе США не на самом хорошем счету Какое-то время «восстановленная память» была в моде, и взрослые люди ходили к психотерапевтам, которые сеяли в их душах зерна несуществующих травм. Сотни человек заявляли, что у них больше нет сил молчать, и обвиняли школьных учителей в растлении и сатанизме. И эти «воспоминания» можно было присовокуплять к делам и рассматривать как достоверные факты. Однако к середине девяностых волна схлынула. Судьи отвергали «восстановленные воспоминания» и требовали других улик.

Мы со сбором улик опоздали на двадцать восемь лет.

И все-таки это новые доказательства, и разрази меня гром, если я ими не воспользуюсь. Делия составила целый список воспоминаний, которые повалили лавиной, стоило задеть один камешек. История о лимонном дереве. Трусы Виктора с синими рыбками. Как он садился на краешек кровати и, задрав ей ночнушку, массировал спину. Как он просил ее снять трусики и потрогать себя.

Мне нужно относиться к этим сведениям, как к любой другой полезной информации. Если я задумаюсь, мне захочется кого-то убить.

Я посылаю Эмме в роддом цветы с запиской: «Делия начала вспоминать, как он ее домогался. Считайте это официальным предупреждением». Два дня спустя она оспаривает свидетельства Делии и требует обоснованного подтверждения.

Мы находимся в зале суда, но процесс закрытый: только судья, адвокат и прокурор, ни журналистов, ни присяжных. Эмма одета в платье для беременных, но оно уже явно провисает в районе живота.

Элисон Реббард, свидетельница со стороны обвинения, — эксперт по вопросам памяти, сотрудничает с несколькими университетами Лиги Плюща. Тонкие черты ее лица акцентируют очки в розовой проволочной оправе. К трибуне свидетеля она привыкла не меньше, чем к университетской.

— Доктор Реббард, — спрашивает Эмма, — по какому принципу работает память?

— Мозг не способен помнить все, — говорит она. — Ему просто не хватает объема для сохранения информации. Мы забываем все, что с нами происходит, даже события, когда-то казавшиеся нам значительными. А то, что таки запоминается… оно, знаете ли, не похоже на видеозапись. Фиксируются только минимальные частицы информации, и когда мы их воспроизводим, то разум, исходя из нашего жизненного опыта, автоматически заполняет пробелы. Память — это воссоздание, на которое влияет наше настроение, внешние обстоятельства и сотни других факторов.

— Значит, со временем воспоминания могут преображаться?

— Чаще всего так и происходит. Но, что интересно, мутации эти сохраняются. При последующих вызовах воспоминания приходят уже искаженными.

— Значит, какие-то воспоминания соответствуют действительности, а какие-то — нет?

— Верно. А некоторые — лишь мешанина из прочитанных книг и просмотренных фильмов. В одном своем исследовании я, например, обращалась к детям из школы, которую обстрелял снайпер. Так вот, даже дети, которых в тот день в школе не было, «помнили» нападение… Эта «ложная память» была, судя по всему, спровоцирована рассказами их друзей и сюжетами теленовостей.

— Доктор Реббард, пришли ли ученые к единому мнению относительно того, с какого возраста дети способны сохранять болезненные, травматичные воспоминания?

— В целом мы полагаем, что в зрелом возрасте вспомнить события, пережитые до двух лет, практически невозможно, а до трех — маловероятно. Однако многие ученые считают, что трагические происшествия, имевшие место после четырех лет, все же запоминаются на всю жизнь.

— Делия Хопкинс не посещала психоаналитика, но тем не менее восстановила в памяти некоторые события своего детства. Это вас не удивляет?

— Учитывая обстоятельства дела, нет, — говорит доктор Реббард. — Подготовка к суду и сам процесс дачи показаний мог вынудить ее прожить гипотетические сценарии. Она размышляет, зачем отец мог ее похитить, она задумывается, что могло этому предшествовать. Невозможно с уверенностью сказать, вспомнила она это или просто захотела вспомнить. В любом случае это объясняет непонятную ей часть ее жизни и оправдывает поступок ее отца.

— Мне хотелось бы обратиться к конкретным воспоминаниям мисс Хопкинс, — говорит Эмма, и я тут же вскакиваю с места.

— Протестую, Ваша честь! Это слушание касается исключительно приемлемости новых доказательств. Преждевременно было бы позволить эксперту судить, насколько эти воспоминания заслуживают доверия. Для начала она должна выслушать непосредственно мисс Хопкинс.