Она сжала браслет в пальцах, а другой рукой схватила меня за запястье, притянула к себе и пробормотала:

– Есть еще один, клуб, элитарнее, чем сто шесть. Для тех, кто прошел все, закончил все процедуры, для самых совершенных людей на планете. Два миллиона баллов – два на десять в шестой степени. «Совершенный миллион». Я просила его прекратить, но он… Отправляйтесь в Венецию. Матисс сумеет вам помочь, он уже боится, он думает, что Байрон может… я тоже думаю, что она может, мне кажется… и Лука Эвард, поговорите с Лукой, расскажите им все, что знаете, мне известно, что о вас забыли, но вы можете отправить фотографии, сообщения, то, что остается. Я знаю, что они… но они ведь неплохие люди. Вы сделаете это?

– Сделаю.

– Обещайте мне.

– Обещаю.

Теперь она улыбалась, ее тело расслабилось. Она цепко схватила меня за руку, потом отпустила, отступила назад и стянула с запястья браслет.

– Как жаль, что я этого не запомню, – сказала она. – Как жаль, что я не запомню всего, что мы сказали.

– Процедуры делают меня запоминающейся, – ответила я. – Может быть, когда все закончится, когда…

– Может быть, – произнесла она слишком быстро и жестко, обрывая мысль. – Может быть.

Похоже, ей больше нечего было сказать. Я оглядела зал, спящих пациентов, идеальных даже во сне, посмотрела на так и оставшуюся под ногтями у Луизы Дюнда кровь, и еще кровь у корней ее волос, на Филипу, стоявшую посередине, маленькую и холодную. Я пощупала то место на запястье, где был браслет, ощутив внезапную пустоту, улыбнулась ей, а она улыбнулась в ответ слабой и неидеальной улыбкой, я развернулась и вышла наружу.

Поездом из Нима в Венецию. В Марселе я купила целый ворох местных газет плюс новый мобильный телефон и провела остаток пути до Ниццы, просматривая заголовки и сидя в Интернете. Я поужинала в ресторане на берегу бегущей к морю речушки, где когда-то сидела под кваканье сидевших у самых ног лягушек с симпатичным торговцем лесом из Турина, чью машину я угнала после того, как он отказался заплатить по счету.

Поезд из Вентимильи до Генуи жался к морю справа, а к Альпам слева. Тяжело работать, когда тебя окружают такие красоты, трудно сосредоточиться при виде утесов, нависающих над темно-синими водами, и городков, облепивших отроги заснеженных вершин. К тому времени, когда поезд повернул на однообразные промышленные долины перед Миланом, я уже устала от восторгов, и на миланском вокзале, памятнике имперски амбициозной фашистской архитектуры с высоченными потолками и мраморным полом, устроила небольшой привал, чтобы съесть треугольный ломоть пиццы на жирном листе бумаги.

– Сверните ее! – воскликнул мужчина, подававший мне еду. – Не клюйте, словно птичка, а сверните в трубку и съешьте, как настоящая женщина!

Я смотрела на этого разгневанного повара в измазанном томатным соусом фартуке и какое-то мгновение колебалась между тягой туриста к познанию местных обычаев и возмущением путешественника, которого учат жить. Под голубой перчаткой из латекса у него на руке виднелись какие-то дурацкие часы, а свой мобильник он опрометчиво оставил рядом с кассой. Ни то, ни другое мне не было нужно, но меня грызло искушение причинить ему неприятность и остаться довольной тем, что его обворовали, а я исчезла, но нет.

Нет.

Не сегодня.

Когда я пересекала Венецианскую лагуну, по ее темным водам бежали волны. Позади меня светились огни Местре, дымоходы и краны, дремлющие на рейде корабли. Впереди лежала Венеция, туристический рай, остроконечные шпили и башни, каналы и дорогущие ужины. Чудо света, пару шагов от вокзала, и перед тобой Гранд-канал. Иди по городу, куда никогда не заезжают машины, по камням, стертым столетиями шарканья по ним пешеходов, вдыхай временами не совсем приятный аромат лагуны, прихлопывай комаров, встань посреди площади Сан-Марко и ощути присутствие призраков купцов и блудниц, воинов и убийц, теней дожей, облаченных в золото, и шептавшихся по углам простолюдинов. Голуби взмывают в небо из-под ног с упоением гоняющегося за ними ребенка, стайка туристов делает групповое «селфи» фотоаппаратом, закрепленным на выдвижном штативе, на фоне Дворца дожей, а в кадр то и дело попадают торговцы, продающие футболки с символикой «Манчестер юнайтед» и «Барселоны». Гондольеры даже не утруждают себя рекламой своих услуг, ведь любой дурачок, согласный заплатить большие деньжищи за неспешную прогулку по венецианским каналам (оперная ария за отдельную плату), сам к ним подойдет. Гондольеры пережили чуму и пожары, завоевания и упадок. Переживут и туризм.

Я зашла в пару гостиниц и, несмотря на наплыв туристов, довольно легко нашла себе номер. Женщина за конторкой портье косо посмотрела на предложенные мной наличные, но деньги – всегда деньги, скоро зима, так что ладно, небольшой номер вверх по узенькой лестнице, по скрипящим половицам, под островерхой крышей, откуда можно протиснуться на балкон, который угрожающе прогибается под ногами. Я спросила ее, как пройти к ближайшему супермаркету, и она снова косо поглядела на меня, окончательно потеряв надежду при виде одинокой женщины, заплатившей наличными и отказавшей себе в сомнительном удовольствии ощутить атмосферу ужина в Венеции за бешеные деньги.

– Попробуйте дойти до Каннареджо, – бросила она, едва сдержавшись, чтобы не прибавить: в номере не есть.

В Каннареджо я нашла супермаркет с автоматическими дверьми и яркой вывеской, нехотя втиснутыми в дом богатого купца шестнадцатого века. Я взяла фрукты, две пары носков, плитку шоколада, батон хлеба, а когда пошла платить, то обнаружила, что кошелек у меня пуст, там всего лишь несколько монет, посмотрела на сидевшую за кассой женщину и сказала:

– Извините. – После чего схватила свою добычу и бросилась бежать.

– Полиция, полиция! – завопила она, но никто не кинулся мне вслед, и через несколько улиц я перешла на шаг, тихонько приблизилась к паперти церкви какого-то святого, возведенной кем-то в честь чего-то – в Венеции такие вещи перестаешь замечать – и принялась за похищенную еду.

Мне нужны были деньги, но единственное в городе казино едва ли годилось для того, чтобы считать там карты. Десять евро за вход, маленькие ставки, и сама атмосфера намекала на то, что надо радоваться тому, что оказался здесь, в старейшем казино Европы – наверное.

Я попыталась «пощипать» по карманам на многолюдных извилистых улочках рядом с площадью Сан-Марко, но успела стащить лишь пару бумажников, когда «конкурирующая фирма», парень с девушкой, совсем еще дети, облажалась в соседнем переулке, и кто-то заорал: «Держи вора!» Тут же сбежалась полиция, и проклятые дилетанты испортили мне всю охоту.

Я переплыла на трамвайчике в Лидо, новый район с машинами и яхтами, курортными гостиницами, летними пляжами, местечком для богачей, пресытившихся горами полотен эпохи Возрождения, бессчетными Тицианами с телами, пузырящимися от мышц, с белыми и синими покровами над грудями и пенисами, намеренно откинутыми туда порывом стыдливого ветерка.