К весне 1937 года тогдашняя генерал-мать Отиль Роланд, достигшая возраста восьмидесяти пяти лет и серьезно больная, поняла, что этот год ей не пережить, в связи с чем предприняла два следующих шага. Во-первых, она отправилась в Рим, где встретилась с кардиналом Ратти, чтобы спросить его совета. В то время многие люди, обладавшие политическим чутьем, уже понимали, что надвигается новая европейская война… Роланд боялась, что эта война будет отличаться от предыдущей и тем, что враждующие стороны перестанут терпимо относиться к нейтральным монахиням, пытающимся прямо на поле боя оказывать помощь «и вашим, и нашим», и тем, что жертвы, в том числе и среди мирного населения, окажутся гораздо выше. Кардинал обещал проконсультироваться со своим братом, Папой Пием XI, относительно дипломатических аспектов этой проблемы и, разумеется конфиденциально, стал предоставлять руководству общества затрагивающие его интересы сведения, собранные превосходной дипломатической службой Ватикана.

Вторым ее шагом стало общее собрание ордена. 17 мая 1938 года более семи сотен сестер (все, имевшие возможность оторваться от работы) съехались в Дом матери, находившийся в Намюре, близ Парижа. По большей части то были молодые женщины и девушки, для которых основательница ордена, первая генерал-мать Мари Анж Бервилль, являлась персонажем историческим и даже легендарным. Впрочем, почти то же самое можно было сказать и о созвавшей их особе.

Произнесенная ею тогда речь издана не была, но ее отличали столь удивительная содержательность, красноречие и дар предвидения, что впоследствии многие сочли возможным воспроизвести ее в своих воспоминаниях. Автору этих строк посчастливилось услышать ее лично, и она прекрасно запечатлелась в памяти, хотя, справедливости ради, необходимо отметить, что воспоминания имеют свойство модифицироваться в соответствии с тем, как фактически разворачивались события.

Так или иначе, Отиль Роланд пророчила европейскую войну, и война разразилась. Она предупреждала, что народы, к которым принадлежат собравшиеся сестры, поднимутся друг против друга, и они поднялись. Она предрекала, что мирное население понесет жертвы, неслыханные для Европы со времен Тридцатилетней войны, и это тоже сбылось, правда, в таком масштабе, какого, при всем ее пессимизме, не могла вообразить себе даже генерал-мать. Она говорила о склонности современных государств превращать войну в политику, а политику в войну против гражданского населения и при этом не боялась открыто назвать преступников. Она сказала, что испанским, итальянским и немецким сестрам придется бросить вызов их правительствам ради исполнения обетов, а также, вопреки сложившемуся обыкновению, работать тайно. Ну а под конец заявила, что умирает, и предложила съезду выбрать ее преемницу.

На следующий день орден избрал третьей генерал-матерью общества Элизабет Марию Сапенфилд, а тремя днями позже Отиль Роланд завершила свой славный и изумительный, словно сказка, земной путь. Уроженка социального дна Парижа, воровка и проститутка в двенадцать лет, коммунарка и убежденная атеистка в шестнадцать, она осталась в людской памяти символом возможности возрождения через любовь. И знаком прозорливости и мудрости основательницы, усмотревшей в ту пору, когда едва ли кто-то мог увидеть в Отиль что-либо доброе и хорошее, возможность милостью Господа спасти ее для жизни, славы и служения. Когда некоторые церковники указывали на сомнительное прошлое Отиль и неуместное, по их мнению, рвение, с которым общество привлекало к работе уличных девиц, основательница со свойственной ей язвительностью отвечала: «Я могу научить благочестию, я могу привить навыки, но храбрость даруется Богом. В нашем деле храбрость необходима, а как раз гризеткам ее не занимать».

Из книги «Преданные до смерти: История ордена сестер милосердия Крови Христовой».

Сестра Бенедикта Кули (ОКХ), «Розариум-пресс», Бостон, 1947 г.

Они оба находились в постели Лорны, хотя не могли вспомнить, как там оказались. Лорна забросила на него ногу. Она жалела, что проснулась, хотела бы все вычеркнуть из памяти, но больше всего желала близости с Джимми. Каждое соитие теперь воспринималось ею как последнее, кто знает, как скоро болезнь лишит ее способности заниматься сексом.

— Послушай, у нас проблема, — сказал Паз.

— Ты больше меня не хочешь?

— Нет, еще как хочу. Но мы должны позаботиться об Эммилу. Они явятся по ее душу, и она исчезнет.

— Власти не могут так поступить.

— Могут. Они объявят ее террористкой из-за той истории с наркотиками и стрельбой, в которой она была замешана. Вдобавок она имела какое-то отношение к погибшему суданцу, а Судан — центр терроризма, так что им ничего не стоит сочинить какую угодно историю. Соединенные Штаты нынче не те, в гробу они видали «habeas corpus». Придется нам с тобой ее выручать.

— Джимми, это безумие.

— Думаешь? Погоди секундочку.

Он выскользнул из кровати, вышел из комнаты и вернулся несколько мгновений спустя, босой, но в брюках, футболке и с конвертом в руках.

— О господи! — воскликнула она, увидев снимки.

— Ага. Ничего хорошего. Намек на то, что они могут разобраться с нами в любой момент. Это ясно, чего я не могу понять…

— Я видела человека, который сделал эти снимки. На пляже. Ты спал, а я заметила мужчину на лодке, шарившего по берегу дальномерным объективом.

— А ты узнала бы его, увидев снова?

— Может быть… вероятно… у него были рыжие волосы. О господи, Джимми! Что нам делать?

— Нам нужно найти этих типов, выяснить, из-за чего сыр-бор, зачем они убили араба и Уилсона и почему так сильно хотят заполучить признания Эммилу Дидерофф. И если получится, засадить их. Ты поедешь со мной.

— С тобой? Куда?

— Для начала на Большой Кайман. Нам нужно выяснить, что произошло в том номере отеля, когда араб вывалился из окна. Наверное, стоит поинтересоваться и ее родным краем, округом Калуга.

— А мне кажется, это мало что добавит к тому, что мы уже знаем: ну кого могут интересовать события ее юности? Нет, по-моему, ключ ко всему надо искать в религиозной жизни Эммилу, а это наводит на мысль о приорате Святой Екатерины.

Поймав вопросительный взгляд Паза, Лорна добавила:

— Это обитель в Западной Виргинии, где Эммилу была обращена. Во всяком случае, по ее словам.

— Ладно, прокатимся и к Голубым горам. Но сперва необходимо вытащить ее из психушки. Есть какой-нибудь способ выдернуть пациентку наружу? Под предлогом особого ухода, обследования, еще чего-нибудь?

— По графику у нее магниторезонансная интроскопия. Это в другом здании. Я могу пойти туда и сказать, что сеанс состоится сегодня.

— Отлично, — согласился Паз.

Они совместными усилиями разработали план, после чего Лорна сказала:

— Знаешь, если бы месяц тому назад кто-то заявил мне, что я буду строить заговор с целью похищения пациентки, подозреваемой в убийстве, я бы назвала этого типа чокнутым.